— Сэр, даже на корабле есть вещи, которые вы не можете приказать, — резко ответил Кэлхаун с внезапно побелевшим лицом.
— Любая команда капитана корабля во время полета является правомочной, — холодно сказал Гримс. — Но я не забываю правило, пришедшее к нам из глубины веков, когда люди на деревянных судах пересекали моря и океаны, и которое гласит: один доброволец стоит десятерых подчиненных приказом. Уверен, что вы не будете долго раздумывать, чтобы принять участие в эксперименте, который обратит в вашу веру множество людей.
— Конечно, сэр, с этой точки зрения, но…
— А вы, мистер Мэйхью, конечно, сделаете все от вас зависящее? Это ведь скажется на репутации вашего Центра.
— Сэр, эти суеверия…
— Мэйхью, если вы еще раз скажете это слово… — угрожающе сказал Кэлхаун.
— Командир! Не забывайте, где вы находитесь. Мистер Мэйхью, прошу вас с уважением относиться к чужим верованиям. Если моей просьбы для вас недостаточно, я прикажу вам, с соответствующими последствиями в случае невыполнения.
Оба обиженно замолчали. Гримс продолжил:
— Кэлхаун, я уполномачиваю вас заняться необходимыми приготовлениями. А вы, мистер Мэйхью, будете в этом содействовать командиру Кэлхауну. А теперь давайте-ка отметим начало вашей столь необычной деятельности…
Когда оба подчиненных, изрядно разогретые напитками и уже почти друзья, удалились, Соня сказала:
— Кнутом и пряником вы действуете умело. Надеюсь, что это принесет результаты…
— Надеюсь, что это принесет нужные результаты, — ответил Гримс. — Нам ведь не нужны какие попало Призраки…
— Нет, — вздохнула Соня, и ее лицо исказилось и побледнело. — Нет…
Подготовка к сеансу заняла больше времени, чем того ожидал Гримс. Было очевидно, что Кэлхаун, в равной степени религиозный и знающий, будет соблюдать все мельчайшие детали обряда. Больше всего времени заняло создание фисгармонии, на что пришлось пожертвовать часть клавиатуры стоявшего в кают-компании синтезатора, сократив ее с семи с половиной октав до пяти. В мастерской нашлись необходимые мехи и латунные трубки. Слоновая кость от лишних клавиш пошла на изготовление различных рычажков. Гримс с интересом наблюдал за созданием архаичного инструмента и выслушивал первые, похожие на кошачий визг, звуки.
— Мы должны добиться хрипящего звучания, — настаивал Кэлхаун.
Когда инструмент стал приобретать оформившиеся черты, Гримс наконец смирился с жертвой синтезатора, который оживлял многие вечера далеких путешествий на “Искателе”, в которых он ранее принимал участие. Ведь идея спиритического сеанса принадлежала ему, и он не чувствовал себя вправе возражать.
Затем настала очередь переоборудовать кают-компанию. Уютные мягкие кресла были заменены на жесткие металлические скамейки. Стены были задрапированы простынями, окрашенными в темно-серый цвет специальным составом из запасников доктора Тодхантера и Кэрен Шмидт. Выключатели заменили на регуляторы яркости и поставили несколько ламп, дающих тусклый красный свет. Также изготовили трубу с высоким голосом и тамбурин и раскрасили их узором из светящейся краски.
Наконец все было готово.
Гримс вызвал к себе старшего лейтенанта.
— Командир Суинтон, сеанс назначен на сегодня, в 21 час по корабельному времени. Проследите, чтобы все были поставлены в известность.
— Есть, сэр.
— И прекратите глупо ухмыляться!
— Прошу прощения, сэр. Согласитесь, что это действительно становится похоже на безумную охоту на призраков!
— С точки зрения командира Кэлхауна это вовсе не безумное мероприятие. Он считает, что мы оставили в покое всю эту научную белиберду и вернулись к испытанным и верным старым средствам его религии. В какой-то мере средство уже подействовало. Оно создало необходимую атмосферу. И, может, мы достигнем чего-то большего?
— Это будет интересный эксперимент.
— Да, и я рад, что мистер Мэйхью согласился принять в нем участие.
— У него действительно есть талант медиума, сэр?
— Должен быть. Что такое медиум, если не телепат?
— Может быть, сэр… может быть.
— Командир Кэлхаун не пытался вас обратить в свою веру?
— О, он хорошо постарался. Я охотно верю, что его Церковь, Ортодоксальная или Реформатская, добилась интересных феноменов, но я вовсе не убежден, что они более сверхъестественны, чем Призраки. Я не могу понять, почему Центр Исследований еще не включил спиритуализм в свои научные разработки.
— Потому что им этого не позволяют. Они ведь занимаются наукой. А вы знаете, что говорит церковь по этому поводу: некоторых вещей мы не должны знать. Вера важнее всего, а знания — от дьявола. Ну и так далее. Поэтому всякий раз, когда исследователь пытается проникнуть в церковную среду, он тут же получает отпор.
— В таком случае я не понимаю, как Кэлхаун мог добровольно принять участие в экспедиции.
— Ничего удивительного. У него свои цели. Он надеется обнаружить что-либо, полезное его Церкви. Телеуправляемый экзорцизм, например…
— Но ведь в этом будет присутствовать наука?
— Да, но как служанка, а не соперница.
— Похоже, я понял… — молодой человек продолжал сомневаться. — Разрешите идти, сэр?
— Да, спасибо, Суинтон… Постойте, еще пару слов. Как только этот… эксперимент завершится, верните кают-компании ее первоначальный вид.
— С огромным удовольствием, сэр.
В этот вечер Гримс ужинал вместе с Соней у себя в кабинете — кают-компания явно не могла похвастаться удобствами. Вместе они наслаждались простыми, но хорошо приготовленными блюдами и винами из личного запаса командора. За ужином они болтали под аккомпанемент ненавязчивой музыки.
Затем, когда Гримс принес два бокала десертного вина и ящик отличных сигар из Коррибеи, разговор перешел на серьезные темы.
— Честно говоря, Джон, я боюсь, — сказала Соня.
— Почему же, Соня?
— Пока все шло по научному пути, все было прекрасно, так как соответствовало тому, к чему я стремилась. Действительно, это было похоже на игру в пиратов. Направляешь прожектор Карлотти, как настоящее ружье и — ба-бах! Ты убит! А теперь… Я вам говорила, что я была на Дунгласе. Это тоскливый мир. Города представляют из себя разбросанные в беспорядке крохотные дома и сараи, в которых происходят службы. Постоянное ощущение, что за тобой следят неодобрительно миллионы духов.
Я ходила на одну или две службы. Частично из любопытства, частично потому, что я все-таки офицер разведки. Неестественно холодное помещение, в котором похожие друг на друга люди поют тоскливые гимны. Тусклый свет и голос, шедший из ниоткуда и говоривший о самых тривиальных вещах…
Я хорошо помню, что было дальше. Голос был грубый, мужской, хотя медиум — маленькая забитая
