Во сне же Тине кажется, что поднимаются они в спальню.
– А как же я? – кричит им во сне Тина. – Ведь ты любил меня? Ты сам привел меня сюда! Что будет со мной?
– Ты просто дура! – обернувшись на лестнице, кривится в улыбке Юлия. Ее высокие каблуки стучат, вбивая звуки, как гвозди. Размеренно – цок-цок! И вот Юлия с Азарцевым удаляются и исчезают. А все в комнате – и люди, и птицы – все без исключения смотрят на Тину строго и с осуждением. «И-ди-от-ка!» – орет ей в лицо попугай. И Тине хочется исчезнуть, утянуться куда-нибудь в щель, в окно, просочиться сквозь потолок. Иногда во сне это удается. Иногда же люди в комнате набрасываются на нее, валят на пол, топчут ногами. Птицы, вырываясь из клеток, клюют ей голову. Но так или иначе кошмару всегда наступает конец.
После таких снов Тина никогда не плакала – она просыпалась усталая, злая, и, когда Азарцев приходил к ней наяву, не могла понять, в самом ли деле он хочет помочь или только демонстрирует благородство: не бросает ее из жалости. Ночевать он не оставался, и она из гордости никогда не спрашивала его теперь, куда же он уезжает от нее – в свой старый дом, где она не раз бывала, или на ту квартиру, где живут Юлия и Оля, их с Азарцевым дочь. Для Тины эти мысли были невыносимы.
– Не хочу, чтобы ты оставался у меня! – Последние полгода она говорила так много раз. – Зачем? Ты ведь все равно рано или поздно уйдешь. Так уходи сейчас, я устала.
Сегодня он повернулся и ушел сам.
Ну что же, она сама этого хотела. Тем лучше. Но все-таки, пройдя в прихожую и накинув цепочку на дверь, Тина горестно вздохнула, ибо в дальнем уголке ее сознания все-таки раздался слабый сигнал о том, что такая позиция опасна, вредна, не жизнелюбива. Но Тина быстро подавила этот сигнал, вернулась на кухню, вытащила из шкафчика под окном заначку – наполовину еще полную, сделанную в виде фляжки бутылочку армянского коньяка. Тина берегла коньяк, он действовал на нее лучше вина. Иногда она пополняла запасы – как правило, это было в те дни, когда удавалось заработать побольше. Коньяк она пила только тогда, когда ничего другого в доме не оставалось, – здесь она еще могла себя контролировать. Сейчас был как раз такой момент. Она вытащила деревянную пробку, сделала полный глоток. Коньяк обжег пищевод и желудок.
«Все равно, – сказала она себе. – Пусть будет так». Если бы ей удалось еще хоть немного поспать без сновидений! Она схватила одеяло и потащила его назад из кухни. Она хотела быстро, не теряя времени, пока не наступило оцепенение, снова под него забраться, но почувствовала, что мокрая ночная рубашка на животе и груди противно холодит кожу. Это ощущение могло испортить все наслаждение, к тому же ноги у нее тоже замерзли, что, в общем-то, было и неудивительно, потому что она как соскочила с постели, так и стояла босиком на холодном полу. Тина решила сначала принять ванну. Слава богу, из крана тек почти кипяток. Мыть ванну не хотелось, и в доме не было ни геля для душа, ни пены, но все-таки это ее не остановило. Тина напустила как можно больше воды и, когда залезла в ванну и улеглась, наконец с удовольствием почувствовала, как напряглась пупырышками кожа, как замерло сердце, и внутри нее начало подниматься тепло, обещающее жизнь.
2
Азарцев ездил теперь в свою клинику на «Пассате». «Фольксваген Пассат», не новый, но из последних моделей, он купил по случаю у знакомого, занимавшегося перегонкой машин из Германии. Для того чтобы развозить больных, была куплена новенькая японская машина. Ее водил шофер, который раньше возил домой Юлию, теперь работавшую в клинике в качестве заместителя директора и заведующей лечебным отделом. Теперь Юлия сама была за рулем хорошенького синего «Пежо».
– От меня не так просто отделаться! Так и знай! – говорила Юлия бывшему мужу. – К тому же у нас растет дочь, и твоя забота обеспечить мне стабильно высокие доходы. А ты хоть и директор, но тебя любой авантюрист может обжулить. За тобой нужен глаз да глаз, иначе все дело может пойти прахом! И если ты у нас единственный и ведущий хирург, то должен сидеть на месте, важно надувать щеки, уговаривая больных на операции, и хорошо их оперировать. А материальной частью предоставь заведовать мне.
Когда Азарцев разговаривал с Юлией, на него всегда находила какая-то вялость – он не мог обойтись без бывшей жены, но при этом отчетливо осознавал, что та его подавляет. Когда она смотрела на него, ему всегда чудилась в ее глазах какая-то затаенная усмешка.
«Я твоя жена…» – с этих слов она всегда начинала любой разговор и то по-хозяйски поправляла на нем галстук или воротник рубашки, то сдувала пылинку с его рукава. Он этого терпеть не мог.
Азарцеву всегда хотелось уточнить: «Бывшая жена!» Но Юля не давала ему вставить и слова.
– Я никогда не давала тебе плохих советов, – заявляла она. – И если бы ты слушал меня, тебя не подсидели бы на том, прежнем, строительстве. Ты не забыл, с чьей помощью ты чудом избежал тюрьмы?
– Ну при чем тут это? – сатанел Азарцев. – Подставить можно кого угодно.
– Однако же твой так называемый друг прекрасно царствует на твоем месте до сих пор, и его пока никто не подставил. – На этой неизменной ноте Юля поворачивалась на тонких каблуках и уходила, засунув руки в карманы до хруста, до озноба накрахмаленного халата.
Азарцев молча глядел ей вслед. В том, что он построил отличную больницу для другого, она была права. Его тогда действительно подставили, и он с трудом выкрутился, натерпелся страху. Не мог представить себе, что его посадят. Он всегда стремился быть честным, себе не взял ни копейки. Но как было не найти нарушений при наших законах и миллиардном строительстве?
А Юлия была хороша. Недавно она постриглась у какого-то знаменитого парикмахера и выкрасила от природы каштановые волосы в черный цвет. Теперь они лежали у нее на голове модной «шапочкой», блестящие, цвета воронова крыла. Быть женщиной-вамп редко кому идет. Юлии это подходило стопроцентно и было отражением ее жизненной сути. На ее постоянно и ненатурально загорелом лице ярко алела помада, распахнутые с помощью операции бледно-голубые глаза широко смотрели на мир. Через специальные линзы они проливали на собеседника потоки света, и под впечатлением этих брызг многие пациентки просто с ума сходили, мечтая о таких же глазах, о таком же потустороннем взгляде. Перед операцией они так и говорили:
– Сделайте мне такие же глаза, как у Юлии Леонидовны.
С помощью диет Юля довела свою талию до окружности шестьдесят пять сантиметров, а с помощью самого современного имплантата нарастила грудь до третьего размера. Сам Азарцев год назад потел за операционным столом над ее коленями и бедрами, ибо Юля улеглась под его скальпель первой, «для почину», как она сама говорила. И теперь она демонстрировала достижения современной косметологии – начиная с головы и почти до пят. Она склоняла Азарцева поработать в будущем году над ее лодыжками – что-то ей перестал нравиться их объем. Азарцев не мог разговаривать с ней на эту тему спокойно, но нужно было отдать Юлии должное: своей внешностью и поведением она очень умело привлекала в клинику новых пациентов, а самое главное – была матерью их общей дочери, девочки хоть уже и достаточно взрослой, студентки, но все еще не нашедшей своего места в жизни. И потом, Азарцев не мог отказаться от профессиональных услуг своей бывшей жены – пока они работали вместе, он держал связь и с дочерью. Личная жизнь Юлии его не интересовала, но она всегда говорила Азарцеву, что она у нее богатая. Когда она только ухитрялась? Врала, наверное. Насколько понимал Азарцев, время от времени появлялись у нее какие-то мужчины, но так же быстро и исчезали. Жизнь Юлии протекала на работе, времени на любовников было мало, а с учетом длительности всех ее послеоперационных периодов и того меньше.
Сама же Юля с маниакальной настойчивостью подчеркивала при коллегах свою близость к «директору», как теперь все называли Азарцева. Она же внушала всем без исключения сотрудникам женского пола, что Азарцев давно и прочно «занят». Женат. На ней. И поэтому у них одинаковые фамилии. Любые знаки внимания к «директору» Юля подавляла в самом зародыше. Азарцев хранил по этому поводу молчание – еще не хватало, чтобы в клинике начались разговоры, обсуждение его личной жизни.
– Только не обращай на Юлю внимания, – миролюбиво говорил он Тине, когда та все-таки согласилась работать у него. – Она баба бешеная, но тебе она не сможет причинить никакого вреда! Ведь я тебя люблю!
Как он был наивен! Для того чтобы сожрать Тину, Юлии не понадобилось долго работать вставными челюстями – оказалось достаточно одного жевка.
Хрусть – и Тина, никогда в жизни не встречавшая на своем пути таких женщин, как Юлия, тут же
