– Принес тебе из магазина кефир, творог. Вот какая-то булочка. Сказали, что свежая.
– Володя... – Ей так хотелось прикоснуться к нему лицом, обнять, прижаться...
Но он аккуратно расставил все на тумбочке и встал в дверях.
– Мне нужно идти. Пора кормить мышь.
– Иди.
– И собаку.
– Хорошо. Спасибо, что забежал. Тебе ведь пришлось из-за меня возвращаться?
– Да нет, – Володя ненавидел лгать. – Я работал недалеко.
– Я не буду тебя спрашивать где. Не бойся.
– Я и не боюсь.
– Ну, иди.
Тина подумала, что отпускает его с легким сердцем. Всю ночь она будет спать счастливой – он забежал к ней с каким-то дурацким кефиром, заботится о ней. Может быть, он все-таки любит ее?
– Все. Спокойной ночи.
– Если завтра устанешь, не приходи. Я позвоню, если что-нибудь будет нужно.
– Посмотрим. – Он закрыл за собой дверь.
Это прощальное «посмотрим» кольнуло Тину. «Значит, не придет?» – подумала она. Ну что ж. Если устанет, пусть не приходит. Действительно, не так уж обязательно тащиться через весь город каждый день. Она ведь скоро вернется домой.
Таня прощалась с Мышкой у лифта. Азарцев подошел, нажал кнопку. Приехал лифт. Рыжая старуха- лифтерша в белом халате с сухими пятнистыми лапками-руками открыла дверь.
– Едем вниз?
Красные коготки, как руки дирижера, взметнулись к кнопкам лифта.
– Я вниз, – сказал Азарцев и взглянул на девушек.
– Я тоже вниз, – Таня легко чмокнула Машу в щеку и шагнула вперед.
Азарцев посторонился:
– Проходите.
– Какой джентльмен, – спиной отметила старуха и закрыла двери.
– Довезите без приключений, Генриетта Львовна, – улыбнулась Маша и на прощание махнула.
– Уж довезу, не беспокойтесь!
– Будто в Америку уезжаем, – посмотрела на спутника Таня.
– Будто на другую планету, – отозвался он.
Они стояли в обшарпанном больничном лифте и молча смотрели друг на друга. Лифт остановился на первом этаже.
– Приехали, молодые люди! – сказала Генриетта Львовна и открыла двери.
Азарцев и Таня вышли. Двери закрылись, и лифт опять уехал вверх. – По-моему, она ведьма, – сказал Азарцев.
– По-моему, тоже. – Таня не понимала, почему она стоит и не отходит от этого человека.
– У вас грустные глаза, – заметил Азарцев.
– И у вас.
Они еще помолчали, не зная, что сказать.
– Вы на машине или в метро? – спросила Таня.
– В метро.
– Я тоже в метро.
И как прорвало. Если бы до метро было десять километров, они и то не заметили бы, как проскочили этот путь. Они размахивали руками, они смеялись и показывали друг другу язык, они лизали мороженое и чуть оба одновременно не свалились в огромную лужу из стаявшего снега. Они прошли через турникеты метро и даже не помнили, как заплатили. Когда они ехали на эскалаторе, лампы на потолке кружились вокруг. Танины волосы развевались и блестели, Азарцев хохотал, показывая ровные некрупные зубы.
Остановились они только в середине зала, среди бегущей толпы. Остановились, как проснулись.
– Мне направо.
Его глаза потухли.
– А мне, к сожалению, налево.
– До свидания.
Она запахнула меховой воротник и пошла.
– Постойте!
Таня остановилась.
– Мы больше не увидимся?
– Не знаю.
– Дайте ваш телефон.
Она порылась в сумке.
– Вот, на карточке.
Подошел поезд. Таня повернулась и исчезла в вагоне среди людей. Азарцев подержал в руках карточку, посмотрел на нее, потом смял и засунул поглубже в карман. «Выброшу по дороге, – решил он. – Какое-то наваждение».
Он вернулся домой, впервые без содрогания покормил Дэвида и почистил его клетку, покормил сенбернара и погулял с ним, перед сном еще раз позвонил Тине и был с нею нежен. А когда заснул, впервые за несколько месяцев почувствовал возбуждение. Оно пришло внезапно, как в молодости, и окончилось так же бурно. И он, проснувшись, был совершенно уверен, что это прекрасное ночное излияние прочно связано с образом его новой знакомой.
Утром он еще сдерживал себя, довольно долго. Сколько мог, часа три. А в обед не выдержал, отыскал в кармане смятую бумажку и позвонил.
16
Таня не поехала к Филиппу в старый московский переулок. Позвонила, сказала, что должна быть у родителей, выдумала предлог. Это решение не было связано со встречей с Азарцевым. Тане требовалась пауза – обдумать Машин рассказ об отце. И, кроме того, ей совершенно не понравилась квартира Филиппа.
В тот вечер, когда шофер привез ее в старый дом, она не успела даже ничего толком рассмотреть. В маленькой спальне была разостлана постель, на прикроватной тумбочке – сервирована самая обычная закуска. Бутылка «Советского шампанского» остывала в настоящем серебряном ведерке со льдом, но лед был взят из старого дребезжащего холодильника в кухне. Его рев потом мешал Тане спать всю ночь.
– Ностальгия по советскому? – щелкнула Таня ногтем по бутылке.
– Бывает иногда. Я ведь из советского родом.
– «...И как постранствуешь, воротишься домой...» – с усмешкой вспомнила Таня.
– Надоело странствовать. Хочется уже пожить дома. Иди сюда.
Филипп повлек ее на кровать, и Таня не стала сопротивляться. Она бы даже сказала, что очень неплохо провела эту ночь, если бы не чертов холодильник.
Но утро оказалось безрадостным. Филипп разбудил ее в восемь. Таня открыла глаза и не сразу поняла, где она. Перекошенные темные шторы закрывали окно. В спальне горел старый ночник. В детстве она делала уроки под такой лампочкой – металлический красный колпак на пластмассовой прищепке, она зацепляла его за край полки, на которой стояли учебники.
Филипп уже был в своем обычном хорошем костюме, в дорогой рубашке, модном галстуке.
– Я ухожу, у меня дела. – Он поцеловал ее в щеку. – А ты тут устраивайся. Если хочешь, можешь что- нибудь поменять местами. Из мебели, я имею в виду. Вот деньги на расходы. Я не буду возражать, если ты что-нибудь приготовишь к моему приходу. Я вернусь в восемь. У тебя масса времени.
Он подмигнул ей и ушел. Она со стоном перекатилась по постели на другой край, легла на подушку. От подушки исходил запах Филиппа – чистой кожи и дорогого парфюма. «Неплохой, в принципе, запах», – решила Таня и перекатилась назад, на свою подушку. Проспала еще часа два и проснулась от того, что с железного козырька крыши над окном на балкон стала падать капель. Звук был звонкий, весенний,
