– Потому что от бабушки ушел, от дедушки ушел, сижу тут с тобой и занимаюсь любовью. Пью вино, не хожу на работу и обманываю любовника. – Таня сделала смешную гримасу. – И это все за какой-то месяц. Вот удивилась бы, увидев меня, мадам Гийяр! А может, и не удивилась бы.
– Кто-кто?
– Мадам Гийяр. Мой руководитель из Центра Ганса Селье.
– Это где такой?
– В Париже. Я ведь оттуда приехала месяц назад.
– С любовником?
Таня весело кивнула.
– Можно сказать и так.
– Больше у тебя не должно быть никакого любовника. Мы будем жить здесь.
Таня удивилась.
– А как же Валентина Николаевна?
– Я ей сказал, что к ней не вернусь.
– Серьезно? – удивилась Таня. – Ты всегда так быстро принимаешь решения.
Он покачал головой.
– Все женщины, которые знали меня до тебя, считали меня мямлей и идиотом. Тина держала меня за больного ребенка. На это были свои причины. Но теперь я встретил тебя и стал самим собой.
– А почему тебя называли идиотом?
Он помолчал.
– Знаешь, я не хотел, чтобы ты обо мне что-нибудь знала. Я думал, у нас с тобой все непрочно, на один раз. Но теперь я хочу все о тебе знать. И ты обо мне. Мы же будем с тобой жить вместе, долго и счастливо.
Таня вылезла из его рук и уселась рядом.
– Интересно. Рассказывай.
Он помолчал.
– Не знаю с чего начать.
Она, улыбаясь, закрутила волосы в пучок на затылке:
– Начни с начала. Ну, детство можешь опустить, я приблизительно знаю, у меня самой, наверное, было похожее. Начни с того, где ты работаешь, кто ты по профессии.
Он помолчал.
– Вообще-то я врач.
Она удивилась:
– Ого! Так мы коллеги?
– В каком-то смысле. И ты, и я оба не работаем по специальности.
– Ну? Я не работаю пока только месяц. С тех пор, как вернулась.
Он вздохнул.
– А я чуть-чуть подольше. Скоро будет полгода.
– Но чем-то же ты живешь? Где-то зарабатываешь?
И тут его прорвало.
– Знаешь, я не мог это раньше себе объяснить. Представляешь, себе не мог, не то что другим. А вот теперь могу. Я понял себя. Это ты мне помогла.
– И что же ты понял?
Он помолчал, собираясь с мыслями.
– Есть звери, которые живут семьями – мама, папа, детеныш. Есть одиночки – они бегают сами по себе, где-то кормятся, где-то спят, кого-то загрызут и едят в одиночку. А есть животные, которые живут стаями, большими группами. У них есть вожаки, но остальное все общее – пастбища, маршруты, льдины или рощи... – Татьяна слушала с недоверием и интересом. – Оказывается, я всегда считал себя не тем зверем. Я мечтал быть либо одиночкой, либо вожаком. Я боролся за это, а меня все время смещали...
– Кто?
– Более сильные, более умные, более зубастые. А теперь я познакомился с людьми, с хорошими людьми... Всем им в жизни не повезло, по-разному, но не повезло, как и мне. И они организовали...
– Стаю. – Рассказ нравился Тане все меньше.
– Не стаю, команду. В ней есть вожак, он нас ведет. Мы все там разные, но на равных. У нас все по- честному, мы вместе. И, представляешь, мне это подходит. Мне это нравится. Я выполняю свою работу, хорошо выполняю, но делаю ее не только сам для себя. Вот я знаю, что отец Анатолий заботится сейчас об одном мальчике, чужом мальчике, пристраивает его в хороший интернат, для этого нужны деньги...
– Отец Анатолий, это ваш вожак? Ты что, в секте? – Таня вскочила и уставилась на Азарцева широко раскрытыми глазами.
– Ну, я же сказал тебе, я не в секте, я в команде... Анатолий – он поп, психолог по образованию... Вожак у нас – Николай. Он военный. Куда ты ушла? Ты сядь со мной, мне так гораздо лучше рассказывать...
Таня села на постель, но уже не как раньше, свободно развалясь, а на край. «Куда-то я не туда попала...» – лихорадочно соображала она. Весь восторг, вся храбрость от запрещенного похода в кино куда-то улетучились, все равно как если бы в кинотеатре к сбежавшей с урока школьнице подсел пьяный дядька и стал ее лапать.
– Скажи, а ты что делаешь в этой команде? Лечишь раненых бандитов?
Он посмотрел на женщину и не узнал свою любовь. Куда девалось ангельское лицо с лучащейся радостью в глазах, куда исчезла милая насмешливая улыбка?
– Таня!
Он искренне хотел объяснить, что неважно, где человек работает, сколько он получает, лишь бы существовала любовь, лишь бы человек знал, что он не один, что его любят... И вдруг он подумал: все хотят любви. Все вокруг хотят любви, но ее не хватает. Как вода в колодце заканчивается в сухую погоду, любовь высасывается из него миллионами людей, и в трубах оказывается пустота, а насосы ломаются... И вот тогда любовь скудно поступает с самого дна по тоненькому капилляру только к одному человеку, которого может напоить любовью, а вокруг уже остается пустыня. И не напоить любовью всех.
– Извини, я совсем забыла, – Таня посмотрела на часы, – у меня ведь сегодня еще куча дел. Я пойду...
Она встала и стала торопливо одеваться.
– Ты меня больше не любишь?
Он смотрел на Таню и видел не прежнюю свою любовь, которая внезапно соткалась всего несколько дней назад из смеха, нежных взглядов, невинных шуточек, стройной фигуры, длинных ног, красивого рта и райского блаженства, которое он ощущал, когда обнимал ее. А видел просто очень красивую девушку со светлыми длинными волосами, немного испуганную и торопящуюся поскорее уйти от него к своему любовнику.
– Видишь ли, – Таня действительно торопилась. – Ты мне говорил, что не хочешь ничего обо мне знать... И о себе не рассказывал. Я думала, это просто шутка, такая игра... Но оказалось что-то не так, не так, как я себе представляла. В общем, мне сейчас нужно уйти. Я обо всем подумаю и тебе позво...
У Азарцева был такой странный взгляд, что Таня подхватила свое пальто и кинулась на лестницу. Он шагнул за ней на механических ногах и остановился. Ветром захлопнулась дверь.
22
Маша собирала со стола ошметки торта. «Здорово я его зафигачила, даже до стены достало». Она с досадой бросила тряпку, открыла дверь и заорала в коридор:
– Раиса! Позови ко мне уборщицу!
Райка, удивленная, выскочила из-за своего стола, поковыляла быстро, насколько позволял живот, в комнату, где хранились ведра и швабры.
– Никого нет, Марья Филипповна!
– Тогда сама иди сюда! Возьми ведро, налей воды и принеси швабру для мытья полов.
Через минуту Раиса уже была со всеми этими предметами в кабинете.
