прочитанную газету. – Ты не налегай на спиртное-то, ему же нельзя!
Друзья в это время готовились принять по второй.
– Это тебе, дед, нельзя! – хохотнул приятель. – А нам пока можно! Вот еще разок примем и пойдем с медсестрами знакомиться!
– Нельзя тебе, говорю! – сердито насупился дед. – С инфарктом не шутят!
– Да ладно тебе, дед! Я ведь на краю могилы был! – включился сам больной. – Даже не ожидал, как меня скрутило. Р-раз – и думал уже все, крышка. Но в реанимации откачали. Давай, дед, тебе тоже нальем! За врачей!
– Я не пью! – сухо ответил дед.
Приятель расхохотался. И больной засмеялся тоже, сам не зная чему. Просто хорошо ему стало! Так они и сидели еще с полчаса, похохатывали, закусывали колбаской, лимончиком. И под шумок незаметно почти уговорили бутылочку. А потом с наслаждением прямо в палате немножко покурили. Но поскольку больной, конечно, выпил поменьше, а товарищ привык, чтобы все было поровну, остаток коньяка из бутылки он вылил в стакан пациента и сказал: «А это лекарство примешь перед ужином». И они опять засмеялись. От простых теплых слов, от выпитого коньяка, от закуски больному стало так хорошо, так потеплело и на сердце, и в ногах и в руках, так приятно зашумело в голове. Мысли стали путаться, глаза сами собой закрылись, и он обмяк.
– Ну ладно, – заметил товарищ его состояние. – Ты, друг, спи, я пойду. Через денек загляну с новым лекарством!
Он опять хохотнул, указывая глазами на бутылочку, оставил на тумбочке пачку сигарет, собрал все объедки в газету, выбросил их, помахал на прощание от дверей и ушел.
К деду пришла дочь, он вышел, и они сидели и о чем-то вполголоса разговаривали в холле. А больной остался в палате один.
– Господи, как хорошо! – сказал он себе и уснул.
Когда двумя часами раньше его жена выходила из отделения, она проскочила было мимо комнаты, где сидели врачи, но потом все-таки остановилась и заглянула внутрь. Так уж получилось, что в ординаторской отделения кардиологии собрались представители разных медицинских школ. Это произошло не специально, они просто вместе работали. Доктора разных поколений получали образование в разных институтах, под руководством разных профессоров. Кто-то принадлежал к так называемой московской школе, кто-то – к киевской, а те, кто был помоложе, вообще не могли выбрать для себя что-то определенное и поэтому просто почитывали журнал «Кардиология». Им было все равно, к какой школе принадлежать, лишь бы больным помогало. Но представители старых школ разве что не враждовали друг с другом. Особенно непримиримыми оппонентами были заведующий кардиологией Павел Иванович Гусев и старейший врач отделения Антонина Петровна Токарская.
Как раз тогда, когда в ординаторскую заглянула жена больного с инфарктом в надежде отыскать лечащего врача своего мужа, доктора столпились вокруг одного стола, с виду ничем не примечательного. За столом сидел маленький человечек в больничной одежде и вертел в руках какую-то рамку. Медики напряженно следили за ее движениями.
Человек с рамкой, как оказалось, был пациентом этого отделения. Рамку он всегда носил с собой и везде проверял ею наличие и силу биополей. Перед выпиской он предложил своему лечащему врачу проверить расположение биополей в ординаторской. Доктор в биополя не верил, но из любопытства согласился. Из вращений рамки выходило, что непримиримые враги в отделении – заведующий Гусев и старушка Токарская – по биополям оказываются наиболее совместимыми людьми, и их рабочие столы представитель нетрадиционной науки рекомендовал поставить как можно ближе друг к другу. Поскольку все в отделении знали, что как только Антонина Петровна и Павел Иванович оказываются друг от друга на расстоянии двух метров, в воздухе появляются молнии и самовозгораются негорящие предметы, коллеги возбужденно обсуждали, сгорит ли вся больница к чертям собачьим, если столы этих коллег поставить рядом.
– Может, это и к лучшему! – глубокомысленно произнес доктор, на совести которого и лежала вся затея. Человек с рамкой горячо давал невнятные пояснения, но его уже никто не слушал, и каждый старался перекричать другого. В этот момент жена больного дернула за рукав доктора, стоявшего ближе всех. Как выяснилось, она попала на нужного.
– Больной? Из реанимации? Да, конечно, знаю. Его положение более-менее стабильно, все назначения выполняются.
И доктор отвернулся, чтобы огласить новую мысль по поводу рамки. Жена больного подумала, что завтра утром надо будет подойти к нему снова с пакетиком, в который она положит бутылку коньяка и коробку конфет, а пока, вздохнув, повернулась и тихонько ушла. Доктора тем временем продолжали свой яростный спор.
9
Боже! Что делалось в этот час в приемном отделении! Больные стояли, сидели, лежали с полиэтиленовыми пакетами, с сумками в руках. Это шла плановая госпитализация. По коридору сновали врачи и фельдшеры «Скорой» в синих форменных телогрейках, придававших медикам сходство с дворниками. В кабинетах разрывались телефоны. Здесь же находился кабинет электрокардиографии, в котором делали ЭКГ всем поступавшим, а кроме них – еще и всем пациентам, которые могли самостоятельно передвигаться. Из них в коридоре образовалась очередь. Больным жутко дуло по ногам из постоянно распахивавшихся дверей, а головы они обмотали полотенцами. Перебранка в очереди стала достигать опасного накала. В конце коридора располагалось рентгеновское отделение. Прямоугольник над его дверями постоянно светился одной и той же надписью «Без вызова не входить», но, несмотря на это, в отделение постоянно входили больные. Маленькие хрупкие сестры со всей силы толкали старые разболтанные инвалидные коляски, в которых сидели неходячие пациенты. В узком коридоре с трудом разъезжались два кресла, больные, вцепившись в ручки, держали в зубах истории болезни и стонали от сильных толчков. А девчушки в халатах, забыв об осторожности, толкали, сцеплялись, расцеплялись колясками и матерились когда про себя, а когда и вслух.
Но всего этого Валентина Николаевна уже давно не замечала. Быстрым шагом прошла она и мимо очереди с полотенцами на головах, и мимо двух каталок с лежачими больными. Увернулась от здорового детины фельдшера со «Скорой», который не видя летел прямо на нее как быстроногий олень, и свернула в отсек к кабинету заведующего приемным отделением. Возле двери чего-то ждал худощавый больной с забинтованным ухом, в зеленой пижаме и старой шапке-ушанке. «Где-то я его видела, знакомое лицо!» – подумала Тина и вошла в кабинет.
– Где отравление уксусной кислотой? – спросила она.
Сухонький старичок заведующий быстро завозил рукой по истории болезни.
– В пятом кабинете.
– Как поживаете? – успела спросить его Тина. Они были в хороших отношениях.
Заведующий поднял голову:
– Сами видите, сегодня – завал. Впрочем, как и всегда, – ответил он и опять стал писать.
«Контора пишет, – подумала Тина. – Вся наша работа наполовину состоит из дурацкой писанины».
– Ну, успехов. Дай бог, рассосется! – сказала она вслух и пошла в пятый. Там на кушетке сидели: невзрачно одетая пациентка примерно одних с Тиной лет и такого же возраста врач со «Скорой» – полная круглолицая женщина в расстегнутой синей куртке, из-под которой виднелась голубая хлопчатобумажная медицинская пижама и такие же штаны. На ногах доктора были кроссовки.
«У нас жизнь не подарок, а уж на „Скорой“ – вообще кранты, – подумала Тина, с сочувствием глядя на коллегу в дворницкой униформе. – Мы хоть ходим на работе в туфлях и находимся целый день на одном месте, а они мотаются по городу в любую погоду, дышат черт знает чем…»
Доктор так же сочувственно поглядела на Тину. Тина заметила этот взгляд, и ей стало смешно. «Наверное, она думает про меня что-нибудь в том же роде. Например, как они могут целыми днями сидеть в этой вонище и грязище? Мы-то сдали больного и отвалили, хоть по улицам ездим, не сидим в замкнутом пространстве».
Тине ужасно захотелось пожать коллеге руку, но она все-таки сдержалась. Неизвестно, как могут расценить этот жест. Тина вспомнила, что однажды зимой, еще в студенческую пору, переезжая с занятий из одной клиники в другую, она случайно попала в один троллейбус с известным психиатром, профессором,
