костюмом обильный пот со жгучей болью заливал ссадины. И вдруг, без всякого предупреждения, инструктор одним ударом сапога выбил из-под него опору, и когда Гримс упал, занес свой топор, как бы собираясь его убить. Гримс, с помутившимся взором, инстинктивно откатился в сторону, и острая пика вонзилась в землю в дюйме от его шлема. Затем он вскочил на ноги со скоростью, которой никак от себя не ожидал, пригнулся и уперся в пах сержанту своей пикой. Тот взвыл от боли — даже пластиковый щит под одеждой не смог его спасти. Он взвыл, но размахнулся и хотел нанести по Гримсу мощнейший удар. Командору удалось парировать его, подставив лезвие своего топора, и так удачно, что деревянное длинное, тонкое, как шест, топорище переломилось. Гримс сильно ударил своей пикой в грудь инструктора, и тот упал.
Постепенно красная пелена спадала с глаз Гримса, и он наконец осознал, что стоит, уперевшись острым концом пики в грудь инструктора, лежащего на земле, а тот, посмеиваясь, говорит:
— Потише, сэр, потише, вы меня сейчас проткнете. Вы ведь не собираетесь меня убить…
— Прошу прощения, сержант, — тяжело дыша, ответил Гримс. — Вы со мной сыграли плохую шутку.
— Так и было задумано, сэр. Никогда и никому не верь — это первый урок.
— А второй?
— Похоже, вы его тоже усвоили. Вы должны ненавидеть. Ненависть не обязательна, когда вы, хорошо прицелившись, жмете на спусковой крючок своего лазерного пистолета, но в таком бою, как этот, вы должны ненавидеть противника.
— Вроде понял, сержант.
Без особого сожаления он покинул учебную базу, чтобы заняться своим основным делом — следить за реконструкцией “Свободы”, готовившейся лететь в неизвестное.
“Свобода” была приписана к Приграничному Военному Флоту, но крылатое колесо, красовавшееся на всех его кораблях, не заменило собой размашистую черную надпись на его борту и золотые выпуклые буквы его первоначального названия. Экипаж был составлен из мужчин и женщин — офицеров запаса, и подразделения морских пехотинцев. Поскольку знаков различия на одеждах не предвиделось, то они наносились несмываемой краской на запястьях. Вместо униформы всем полагалось носить старую рваную одежду. Мужчинам позволялось не бриться, а женщинам запрещалось слишком тщательно расчесывать волосы и делать прически.
Внешне “Свобода” выглядела точно так же, как и в момент своего появления на экранах радара третьей станции. Изуродованное взрывом вооружение было приведено в рабочее состояние, но так, чтобы этого не было заметно снаружи. Антигравитационная сфера была размещена в пустовавшей до этого столовой, возле машинного отсека. Одно из внутренних помещений корабля было полностью отделано толстыми свинцовыми плитами, которые, по мысли Гримса, должны были защитить экипаж от радиации в момент атомного взрыва. (Ученые заверили Гримса, что вероятность оказаться после взрыва в той же Вселенной, откуда был выкинут корабль, равняется пяти шансам из семи, а вероятность оказаться хоть в какой-либо обитаемой Вселенной практически равна бесконечности.)
Внутри корабля было еще одно немаловажное изменение. Все запасы человеческого мяса были заменены на запасы свинины.
— В конце концов, — говорил Гримс одному из ученых, слишком уж настойчиво требовавшему полного сохранения правдоподобия в питании, — разница между свиньей и большой свиньей не так уж велика.
Тот продолжал настаивать, и Гримс, не стерпев, выпалил:
— Мы пираты, а не каннибалы!
Но даже пираты, думал он, одеваются получше, чем этот сброд оборванцев. Он был рад, что настоял на знаках отличия на руках — за густыми черными бородами он не всегда различал своих офицеров. С женщинами дело обстояло проще, хотя прорехи на их одежде в самых неожиданных местах подчас отвлекали внимание от их лиц…
В конце концов Гримс был вынужден себе признаться, что мужчину делает одежда — так же, как и женщину, хотя Соня очень неплохо смотрелась в своем новом, но очень свободном, рваном костюме, который она носила с определенной игривостью. Сам он чувствовал себя очень неловко, когда сидел в кресле старшего пилота в своих рваных штанах и ярко-красной полоской на руке, заменивших ему рубашку с золотыми погонами, фуражку с кокардой и форменные шорты, в которых он обычно ходил на корабле.
Он знал, что думает о малозначительных вещах, но это помогало ему расслабиться перед сосредоточением на более важных и серьезных проблемах.
Судно вел командир Уильямс — еще недавно помощник на “Мамелюте”, а теперь исполнительный офицер “Свободы”. Под его управлением корабль взлетел с Лорна и встал в точку, в которой он впервые был замечен с третьей орбитальной станции. По-видимому, заверяли ученые, именно здесь находится то место, которое наиболее благоприятно для перехода в Альтернативную Вселенную. Гримс был согласен с ними, хотя сам даже не брался за математические расчеты.
Корабль летел в невесомости к месту назначения, которое должно будет выглядеть поначалу так же, как и то, где они находились сейчас — бескрайние черные пространства, усеянные звездами, туманностями, отдаленными Вселенными и Галактиками… Корабль плыл в невесомости, и за иллюминаторами, впереди, сияло солнце Эблиса, окруженное более тусклыми звездами.
Справа, огромной линзой в полнеба вытянулась россыпь звезд Галактики. Самые яркие из них сияли, как алмазы в волосах черной богини.
Гримс улыбнулся своим поэтическим фантазиям, обернулся на Соню, и она улыбнулась ему в ответ, догадавшись, о чем он думает. Она уже собиралась что-то сказать, когда тишину прервал Уильямс:
— Внимание всем! Подготовиться к торможению!
На секунду или две включились с шумом ракеты обратного хода, и на эти секунды ремни с невыносимой болью впились в живот и плечи каждого. Исполнительный офицер удовлетворенно усмехнулся.
— Готово, шеф. Забросить Большой Бен?
— Займитесь, командир Уильямс.
Он начал отрывисто отдавать приказы, и корабль вскоре вздрогнул, когда была отстрелена капсула с ядерным зарядом. Прежде, чем свинцовые плиты автоматически закрыли иллюминаторы, Гримс увидел отплывающий в сторону большой металлический цилиндр. Он выглядел почти безобидно, но командор вдруг остро осознал безумие их затеи. Ученые были уверены, что все произойдет как надо, но они не сидели вместе с ними здесь, в свинцовой оболочке, чтобы проверить свои выводы на собственной шкуре. Оно должно сработать, думал он. Ведь это наша идея — моя и Сони…
— Огонь! — услышал он голос Уильямса.
Но ничего не случилось.
Не было звука взрыва, — но его и не должно быть в пустом пространстве. Не было чувства, что корабль толкнули или качнули. И не было ощутимого повышения температуры.
— Осечка? — спросил кто-то.
— Попытайтесь связаться с Лорном, — сказал Гримс офицеру радиосвязи. — Третья станция должна слушать на своей частоте.
Послышалось потрескивание в динамике, потом офицер сказал в микрофон:
— “Свобода” третьей станции. “Свобода” третьей станции. Вы слышите меня? Прием.
Снова тихое потрескивание и шумы.
— Смените частоту, — приказал Гримс. — И не выходите в эфир, только слушайте.
Как только радист переключился на другую частоту, стало ясно, что их устройство сработало. Из приемника доносился диалог двух существ с высокими пронзительными голосами — такими же, запись которых они нашли в Сигнальном журнале. Сначала понимать было тяжело, но постепенно слух привыкал
