В ту субботу фельдфебель Кранц отправился в райцентр к начальству, а французские солдаты с Наташей сфотографировались у порога казармы.
Потом Наташа и Марсель стояли у одинокой березы на берегу Плиссы. Лучи солнца сливались с осенним золотом лесов, вспыхивали на гроздьях калины.
Марсель передал схему шутцпункта, коробки пистолетных патронов и, чуть покраснев, протянул Наташе букетик полевых цветов.
Шепталась о чем-то с ветром белоствольная береза. Вечер был синевато-прозрачный, как на картинах Сезанна. Из леса кому-то считала годы кукушка.
Если бы человек мог предвидеть свою судьбу…
Вернувшись домой, Наташа совершила роковую ошибку: не остереглась при агрономе Лисовском попросить у другого соседа махорки, флакон йода и авоську. Тот агроном оказался агентом гестапо. Его разоблачили и перед строем расстреляли партизаны, но это было уже потом…
Вечером семнадцатого сентября Наташа направилась на встречу с комиссаром бригады. В сумочке у нее лежали аусвайс и два обязательства местных патриотов о готовности сотрудничать с партизанами, в авоське — махорка и медикаменты. Схема шутцпункта была спрятана в лифчике, картонные коробки с патронами — в сапогах.
За околицей Смолевичей ее задержали два полицейских, Шакал и Савелий…
В приемной гестапо скучал переводчик.
— Произошла ошибка, — по-немецки обратилась к нему Наташа. — Я работаю на шутцпункте. У меня аусвайс…
— Убирайся на шутцпункт, — махнул рукой переводчик.
— Никак нельзя отпускать эту стерву, — возразил Шакал. — Господин штурмфюрер приказал ее арестовать и тщательно обыскать.
— У меня сумочка, — холодея от ужаса, прошептала Наташа. — Там аусвайс… — И с мольбой посмотрела в глаза переводчика.
Тот, не моргая, выдержал Наташин взгляд. Небрежно взял сумочку, забросил ее на шкаф и распорядился:
— Документы останутся здесь. Арестованную отвести в пересыльную тюрьму и обыскать.
При обыске у Наташи нашли патроны и схему. Была уже ночь, когда ее привели в кабинет начальника Смолевичского гестапо. Пожилой, холеный штурмфюрер СС Зальдман сидел в старинном кресле, на столе перед ним были рассыпаны патроны, поверх развернутой схемы шутцпункта лежал черный парабеллум.
Глянув на стол, Наташа облегченно вздохнула, подумав: «Нет сумочки с обязательствами, значит, переводчик оставил сумочку у себя. И пистолет, если был обыск дома, не нашли: у нее на чердаке спрятан наш, советский ТТ».
— Где научилась разговаривать по-немецки? — спросил Зальдман.
— В школе и педтехникуме, — ответила Наташа. — Я учительница.
— Запомни: ты — кухарка! Кто передал тебе патроны и схему? Куда и кому их несла?
Понимая, что ей не поверят, Наташа все-таки ответила, что патроны нашла по дороге и хотела отнести на шутцпункт, а бумагу под парабеллумом видит впервые.
По губам штурмфюрера скользнула недобрая улыбка:
— У тебя красивое лицо и красивое тело. Хочешь жить? Говори правду! В гестапо сознаются все. Мы даже камни заставляем говорить.
Наташа молчала. Штурмфюрер глянул на дверь:
— Иди сюда, Фриц!
Появился верзила в рубашке с закатанными рукавами и с кожаной плетью.
— Поработай с ней, Фриц…
Дни и ночи разделились для Наташи на нестерпимую боль, на темную пропасть беспамятства и плавающие в тумане полусознания часы перед очередным допросом. Сколько же может выдержать человек?
Смерти Наташа не боялась, подготовила себя к неизбежному и ждала его как избавления. Собственная жизнь в заросших волосами лапах палача — она как пламя свечи: одно дуновение, и нету его, пламени. Но страшнее истязаний Наташу мучили два вопроса: «Где сумочка с обязательствами помогать партизанам? Что будет с тем симпатичным французом?»
Обязательства ей передали сержант из окруженцев Дерван и продавец магазина Корецкий, снабжавший ее махоркой и солью для бригады. Дерван одинокий, а у Корецкого пятеро малых детей!..
Чужие беды Наташа чувствовала острее своей, казнясь, что из-за какой-то промашки, случайности могут пострадать хорошие люди. Страх подвести этих людей под пытки в гестапо заслонил в ней жалость к себе и сыну, притупил невыносимость боли на допросах.
Утром Наташе сделали укол, дали умыться и повезли в шутцпункт. Увидев свою кухарку, солдаты ужаснулись: какой-то доброжелатель незаметно сунул ей в карман пальто пачку сигарет.
— Патроны пропали у меня, — подтвердил фельдфебель Кранц. — А схему… Что-то после дежурства рисовал рядовой Сози!
Наташу и Марселя привезли в Смолевичскую школу, где размещались канцелярия и казарма охранной роты. Допрашивал их военный следователь.
На допросе, а потом на очной ставке Наташа молчала.
— Значит, схему рисовали вы и патроны похитили тоже вы, — заключил следователь. — Будете повешены!
Марсель оказался разговорчивее:
— Схему нарисовал я и патроны взял я. Затем передал схему и патроны мадам Наташе и приказал отнести партизанам. Я хотел перейти к партизанам и пригрозил, что применю оружие, если она не выполнит мое поручение. Мадам Наташа невиновна!
Следователь повернулся к Марселю:
— Тогда расстреляют вас.
— Патроны и схему я нашла на дороге, — заговорила Наташа. — Никто мне их не передавал.
Военный следователь пожал плечами:
— Будете невпопад говорить неправду, потеряете головы оба.
Может быть, человечность не умерла даже в том следователе и он посочувствовал арестованным, каждый из которых всю полноту смертной кары пытался присвоить себе?
Марсель, жертвуя собой, пытался помочь Наташе.
Наташа понимала, что никто ей уже не поможет, и пыталась спасти Марселя.
Вечером арестованных привели в пустой школьный класс; у противоположных стен поставили койки, между ними — стол и стулья для часовых.
Из шутцпункта Марселю передали посылку от матери. Отведав французских гостинцев, старший из часовых посетовал:
— Разве женское дело ввязываться в политику? — и разрешил накормить арестованную.
Глотая сухие галеты, Наташа шепотом упрекнула присевшего рядом Марселя:
— Почему не бежал в лес к партизанам, дожидался ареста?
— Не хотел, чтобы товарищей подвергли репрессиям. Я один буду за все отвечать.
— Партизаны в лесах по обе стороны железной дороги, — сказала Наташа. — Если представится возможность, беги в леса.
Тускло горела на столе керосиновая лампа. За окном, крадучись, плыла по небу луна. Сквозь ветви тополей мерцали звезды.
Марсель снял с руки кольцо. В лунном свете драгоценный камень сверкал, как на солнце.
— Это кольцо матери. Она получила его от бабушки, а та — от своей бабушки. Оно приносит счастье. Почему ты не хочешь его взять? Ты должна жить!.. Я берег кольцо невесте — у меня никогда не будет невесты. Ты ля рус Жанна д'Арк. Ты прекрасна! Я люблю тебя!
— И я тебя — любовью сестры…
Утром их разлучили. Они только успели выдохнуть;
— Прощай, Наташа!
