И в него вошло, им овладело безумие. 'Спи, спи, о спи, — говорили голоса. — А-а, спи, спи'. Он открыл глаза. Голоса исчезли. Все было в порядке. Он передернулся, покрепче закрыл глаза и устроился поудобнее.
— Ээээээээ', — пели голоса далеко-далеко.
'Ааааааах', — пели голоса.
'Спи, спи, спи, спи, спи', — пели голоса.
'Умри, умри, умри, умри, умри', — пели голоса.
'Оооооооо', — кричали голоса.
'Мммммммм', — жужжала в его мозгу пчела.
Он сел. Он затряс головой. Он зажал уши руками. Прищурившись, поглядел на разбитый корабль. Твердый металл. Кончиками пальцев нащупал под соб и крепкий камень. Увидел на голубом небосводе настоящее солнце, которое дает тепло.
'Попробуем уснуть на спине', — подумал он и снова улегся. На запястье тикали часы. В венах пульсировала горячая кровь.
'Спи, спи, спи, спи' — пели голоса.
'Ооооооох!', — пели голоса.
'Ааааааах', — пели голоса.
'Умри, умри, умри, умри, умри. Спи, спи, умри, спи, умри, спи, умри! Оохх, Аахх, Эээээээ!' Кровь стучала в ушах, словно шум нарастающего ветра.
'Мой, мой, — сказал голос. — Мой, мой, он мой!'
'Нет, мой, мой, — сказал другой голос. — Нет, мой, мой, он мой!'
'Нет, наш, наш, — пропели десять голосов. — Наш, наш, он наш!'
Его пальцы скрючились, скулы свело спазмой, веки начали вздрагивать.
'Наконец-то, наконец-то, — пел высокий голос. — Теперь, теперь. Долгое-долгое ожидание. Кончилось, кончилось, — пел высокий голос. — Кончилось, наконец-то кончилось!'
Словно ты в подводном мире. Зеленые песни, зеленые видения, зеленое время. Голоса булькают и тонут в глубинах морского прилива. Где-то вдалеке хоры выводят неразборчивую песнь. Леонард Сейл начал метаться в агонии. 'Мой, мой', — кричал громкий голос. 'Мой, мой', — визжал другой. 'Наш, наш', — визжал хор.
Грохот металла, звон мечей, стычка, битва, борьба, война. Все взрывается, его мозг разбрызгивается на тысячи капель.
'Ээээээээ!'
Он вскочил на ноги с пронзительшям воплем. В глазах у него все расплавилось и поплыло. Раздался голос:
'Я Тилле из Раталара. Гордый Тилле, Тилле Кровавого Могильного Холма и Барабана Смерти. Тилле из Раталара, Убийца Людей!'
Потом другой: 'Я Иорр из Вендилло, Мудрый Иорр, Истребитель Неверных!'
'А мы воины, — пел хор, — мы сталь, мы воины, мы красная кровь, что течет, красная кровь, что бежит, красная кровь, что дымится на солнце'.
Леонард Сейл шатался, будто под тяжким грузом. 'Убирайтесь! — кричал он. — Оставьте меня, ради бога оставьте меня!'
'Ээээээээ', — визжал высокий звук, словно металл по металлу.
Молчание.
Он стоял, обливаясь потом. Его била такая сильная дрожь, что он с трудом держался на ногах. Сошел с ума, подумал он. Совершенно спятил. Буйное помешательство. Сумасшествие.
Он разорвал мешок с продовольствием и достал химический пакет.
Через мгновение был готов горячий кофе. Он захлебывался им, ручейки текли по телу. Его бил озноб. Он хватал воздух большими глотками.
Будем рассуждать логично, сказал он себе, тяжело опустившись на землю. Кофе обжег ему язык. Никаких признаков сумасшествия в его семье за последние двести лет. Все здоровы, вполне уравновешены. И теперь — никаких поводов для безумия. Шок? Глупости. Никакого шока. Меня спасут через шесть дней. Какой может быть шок, раз нет опасности? Обычный астероид. Место самое-самое обыкновенное. Никаких поводов для безумия нет. Я здоров.
'Оо?' — крикнул в нем тоненький металлический голосок. Эхо. Замирающее эхо.
'Да! — закричал он, стукнув кулаком о кулак. — Я здоров!'
'Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха'. Где-то затухал смех. Он обернулся. 'Заткнись, ты!' — заорал он. 'Мы ничего не говорили', — сказали горы. 'Мы ничего не говорили', — сказало небо. 'Мы ничего не говорили', — сказали обломки.
'Ну, ну, хорошо, — сказал он неуверенно. — Понимаю, что не вы'.
Все шло как положено.
Камешки постепенно накалялись. Небо было большое и синее. Он поглядел на свои пальцы и увидел, как солнце горит в каждом черном волоске. Он поглядел на свои башмаки, покрытые пылью, и внезапно почувствовал себя очень счастливым оттого, что принял решение. Я не буду спать, подумал он. Раз у меня кошмары, зачем спать? Вот и выход.
Он составил распорядок дня. С девяти утра (а сейчас было именно девять) до двенадцати он будет изучать и осматривать астероид, а потом желтым карандашом писать в блокноте обо всем, что увидит. После этого он откроет банку сардин и съест немного консервированного хлеба с толстым слоем масла. С половины первого до четырех прочтет девять глав из 'Войны и мира'. Он вытащил книгу из-под обломков и положил ее так, чтобы она была под рукой. У него есть еще книжка стихов Т. С. Элиота. Это чудесно.
Ужин — в полшестого, а потом с шести до десяти он будет слушать радиопередачи с Земли — пару комиков с их плоскими шутками, и безголосого певца, и выпуски последних новостей, а в полночь передача завершится гимном Объединенных Наций.
А потом?
Ему стало нехорошо.
До рассвета я буду играть в солитер, подумал он. Сяду и стану пить горячий черный кофе и играть в солитер без жульничества, до самого рассвета. «Хо-хо», — подумал он.
'Ты что-то сказал?', — спросил он себя.
'Я сказал: «Ха-ха», — ответил он. — Рано или поздно ты должен будешь уснуть'.
'У меня сна — ни в одном глазу', — сказал он.
'Лжец', — парировал он, наслаждаясь разговором с самим собой.
'Я себя прекрасно чувствую', — сказал он.
'Лицемер', — возразил он себе.
'Я не боюсь ночи, сна и вообще ничего не боюсь', — сказал он.
'Очень забавно', — сказал он.
Он почувствовал себя плохо. Ему захотелось спать. И чем больше он боялся уснуть, тем больше хотел лечь, закрыть глаза и свернуться в клубочек.
'Со всеми удобствами?', — спросил его иронический собеседник.
'Вот сейчас я пойду погулять и осмотрю скалы и геологические обнажения и буду думать о том, как хорошо быть живым', — сказал он.
'О господи, — вскричал собеседник. — Тоже мне, Уильям Сароян!'
Все так и будет, подумал он, может быть, один день, может быть, одну ночь, а как насчет следующей ночи, и следующей? Сможешь ты бодрствовать все это время, все шесть ночей? Пока не придет спасательный корабль? Хватит у тебя пороху, хватит у тебя силы?
Ответа не было.
Чего ты боишься? Я не знаю. Этих голосов. Этих звуков. Но ведь они не могут повредить тебе, не так ли?
Могут. Когда-нибудь с ними придется столкнуться…
А нужно ли? Возьми себя в руки, старина. Стисни зубы, и вся эта чертовщина сгинет.
Он сидел на жесткой земле и чувствовал себя так, словно плакал навзрыд. Он чувствовал себя так,
