украинского образца, с открытой шенгенской визой. Его довезли на микроавтобусе до Львова и оттуда на поезде в сопровождении же усатого переправили в Прагу.
Еще дней десять Гордеев прожил в небольшой гостинице на окраине чешской столицы, изображая из себя туриста. Они с вислоусым утром покидали номер и возвращались только к вечеру. Иногда Стас и его украинский страж, заслышав русскую или украинскую речь, действительно присоединялись к экскурсионным группам, а когда почти весь день, убивая время, скитались из пивной в пивную. Сопровождающий ни на минуту не упускал Станислава из виду.
Но и пражскому «сидению» пришел конец. Вислоусый передал его по эстафете высокому и крепкому веселому блондину. Национальность его Станислав так и не смог определить.
Новый попутчик болтал и по-русски, и по-английски, и по-чешски, и по-немецки, правда, насколько слышал и мог понять Гордеев, с сильным акцентом.
На неновом «Опеле» с чешскими номерами они переехали из Чехии в Германию. С украинским паспортом и шенгенской визой на границе проблем не возникло. Правда, к обеду, когда они по автобану с ветерком добрались до Дрездена, Станислав лишился и этого документа. Весельчак блондин поселил его в небольшой частной гостинице, располагавшейся на тихой улочке в длинном одноэтажном доме старой постройки, и вежливо, но настойчиво попросил отдать ему «незалежный» паспорт.
А еще он проинструктировал Гордеева, чтобы тот сидел в номере и не высовывал носа на улицу. Еду ему приносила неразговорчивая некрасивая женщина лет сорока – сорока пяти, также исполнявшая обязанности горничной и уборщицы. Кроме него в гостинице жил один, максимум двое постояльцев. Стас слышал в коридоре по утрам и вечерам мужские голоса.
Телевизор в номере работал исправно. Это было единственное развлечение для заключенного в гостинице Гордеева. Первые сутки он с удовольствием гонял по каналам, вслушиваясь в малознакомую ему речь. На второй день интерес чуточку угас, хотя с немецким языком Стас немного освоился, уже кое-что разбирал, а где не понимал, то додумывал. К концу третьих суток Станислав забросил телевизионный пульт подальше и почти целый день, скучая, пролежал на кровати, глядя в потолок.
Неприятности пришли вместе с сумерками. Около шести вечера Стас наконец поднялся с кровати. Он умылся и, подобрав валявшийся в кресле пульт, вознамерился включить телевизор, чтобы посмотреть новости. Быстрые женские шаги в коридоре и нетерпеливый стук в дверь отвлекли его от этого занятия.
– Герр постоялец! – послышался за дверью негромкий тревожный голос горничной. – В гостинице полиция! Проверка документов! Быстрее уходите!
Несмотря на то что Гордеев плохо понимал немецкий язык, он с ходу разобрался, о чем идет речь. Уж что-что, а такие слова, как «полицай», «аусвайс», «шнель», Стас знал, и собрать их в логическую цепочку особого труда не составляло.
Он за секунды обулся, накинул куртку и распахнул дверь.
Горничная, на лице которой была написана тревога, поманила рукой Станислава за собой, но в тот же момент, оглянувшись на коридор, жестом же резко его остановила и указала пальцем на окно. Дополнительных объяснений не потребовалось. Полиция рядом, встреча с ней у Стаса не запланирована, единственный путь к бегству – через окошко.
Гордеев, стараясь не шуметь, скользнул к окну и потянул вниз ручку внутренней рамы. Устройство запора было древнее, с тягами, однако работало исправно и без скрипа. Он распахнул одну, затем вторую раму и, опершись рукой на подоконник, рывком выбросил тело наружу. Окно немедленно за ним затворилось.
Мягко приземлившись, Станислав выпрямился и, шагнув в сторону, прижался к стене, чтобы его не смогли увидеть из номера. Он прислушался к окружающим шумам и огляделся. Погони за ним не было, а разглядеть что-то в темноте и опустившемся тумане было мудрено. Постояв еще пару минут, Гордеев осторожно двинулся вдоль кирпичной стены, ориентируясь на далекий рассеянный свет уличного фонаря.
Добравшись до конца дома, он обогнул его и, перегнувшись через невысокий заборчик, осторожно выглянул из-за угла. Никакого движения в опасной близости Станислав не обнаружил.
Слева в нескольких шагах темнела тумба объявлений. Справа в отдалении перед входом в гостиницу стоял автомобиль-фургон с включенными габаритными огнями. Хотя из-за тумана Стас не видел ни номера, ни надписей на бортах, а лишь различал очертания машины, сомнений, что на ней прибыли полицейские, не возникало.
Что стоит за этой проверкой документов? Обычная формальность или кто-то навел полицейских на гостиницу, сообщив им о странном госте, третьи сутки не выходящем из номера? Разумного ответа на эти вопросы не было, оставалось лишь гадать.
Выжидать, когда уедут полицейские, сидя в саду, смысла не было. Если они начнут осматривать гостиницу снаружи, могут случайно натолкнуться на Стаса. Поэтому он решил под покровом темноты и тумана передислоцироваться на другую сторону улицы в расположенный там скверик и попробовать подобраться поближе к входу, чтобы точнее оценить обстановку.
Стас оперся обеими руками на заборчик, попробовал его на прочность и, сильно оттолкнувшись ногами от земли, взмыл над штакетинами. Он еще находился в прыжке, как неожиданно из-за тумбы ему в лицо ударил острый луч фонаря и раздался громкий окрик: «Хальт!»
Сознание сработало автоматически, в доли секунды Гордеев оценил обстановку и принял решение. Едва Станислав почувствовал под ногами асфальт, он сделал обманное движение и стремительным переступом ушел в сторону, вырываясь из светового пучка, слепившего глаза. Луч фонаря метнулся следом, но опоздал. Гордееву хватило короткого мгновения, чтобы разглядеть в сумраке темную фигуру человека, выступившего из-за тумбы, и атаковать его.
Неизвестный, а это без сомнения был полицейский, успел осветить летящего к нему Станислава, но среагировать на нападение уже не сумел. В яростном прыжке Гор врезался каблуком ботинка в грудь человека и отбросил его на несколько шагов назад. Он упал спиной на мостовую. Фонарь, выпавший из рук, ударился об асфальт, звякнул разбитым стеклом и погас.
Стас понял, что здесь ему делать уже нечего. Если раньше теплилась надежда, что полицейские, не обнаружив в гостинице беспаспортных элементов, уедут и он возвратится в номер, то после произошедшего инцидента было понятно, что следует как можно скорее и дальше уносить ноги, а вместе с ногами все, что находится над ними и носит фамилию Гордеев.
Нанесение тяжких телесных повреждений стражу правопорядка в любой стране, тем более в законопослушной Германии, – преступление из ряда вон выходящее. И в том, что повреждения тяжелые, можно было не сомневаться. От расстройства чувств Станислав приложился каблуком к полицейскому со всей что ни на есть пролетарской старательностью. Пара ребер точно сломаны. Так что, считай, попал Стасик в очередную криминальную сводку по разделу особо опасных преступлений.
Скрыться от полиции – единственный выход. Как тот Колобок, что от бабушки и дедушки ушел: я от русского жмурика смылся, а от тебя, немец-колбасник, и подавно свалю…
С этими мыслями Гордеев ринулся в темноту, удаляясь от лежащего на мостовой полицейского, кстати, уже начавшего подавать признаки жизни. От стоящей у входа в гостиницу машины слышались громкие возгласы. По идее, следовало бежать подальше от полиции, но это было бы слишком просто, если не бездарно. Не тому в свое время учили Станислава.
Гор отбежал по улице на десяток шагов, остановился, прижавшись к забору, и осмотрелся. От машины к месту происшествия спешили люди. Один, второй… а вот и третий нарисовался. Гордееву на фоне расплывчатого ореола уличного фонаря были хорошо видны силуэты полицейских. А вот стражи порядка Стаса видеть не могли: улица за его спиной была не освещена.
Станислав скользящими шагами пересек мостовую и перебрался в сквер. Скрытно перемещаясь от дерева к дереву, он двинулся в сторону входа в гостиницу. По дороге Гордеев разминулся с полицейскими, торопящимися на помощь коллеге. И он тоже ускорил движение, углубившись в аллею, обрамленную высоким кустарником, за которым его трудно было разглядеть с мостовой.
Добравшись до траверса входа в гостиницу, Станислав на секунду остановился, оценивая обстановку. На ступеньках гостиницы под фонарем стоял полицейский в форме и, активно жестикулируя, что-то громко обсуждал с полной дамой. Та отвечала ему тонким, визгливым голосом. По тону женщины чувствовалось,
