«САТАНА». Она постучала.
— Входите, — раздался знакомый голос, и дверь мгновенно охватило пламя.
За дверью были уютные апартаменты с мягкими дивами и картинами на стенах, изображавшими зеленые луга.
Орлин вошла. Навстречу ей поднялся мужчина — точнее, демон в одежде из языков пламени, с нелепым лицом, рогами и хвостом.
— Ой, мамочки мои! — изумилась Вита.
Услышав ее, Орлин присмотрелась повнимательнее.
— Это же маска! — вскричала она. — И костюм!
Сатана пожал плечами. Хвост мгновенно отвалился, а пламенное одеяние сменил традиционный костюм цвета яркого огня. Он поднял руку, чтобы снять маску.
— Наташа! — удивленно воскликнула Орлин.
— Что означает «Ах, Сатана» note 4, написанное наоборот,
— подтвердил он. — Можешь называть меня Пэрри, так меня звали, когда я был смертным; или, если хочешь, «отец».
— Что за глупые шутки? — возмутилась Орлин, гнев сменил удивление.
— Выслушай его, — твердо сказала Джоли.
— Я Сатана. У меня множество разных обличий. Я ухаживал за Джоли, заслужил ее любовь, когда был Пэрри, и потерял ее, когда она умерла, а потом еще раз, когда меня соблазнила дьяволица Лила…
— Кто?
— Ты ее видела, теперь она любовница Марса. Она оставила меня ради него. В тот момент я был огорчен, но правда заключается в том, что я действительно мало уделял ей внимания, а теперь мне и вовсе не нужна никакая дьяволица. В облике Наташи я ухаживал за Орб и завоевал ее, не признавшись, кто я такой. Она все равно вышла за меня замуж, уже будучи Геей, хотя по определенным причинам мы не объявили об этом во всеуслышание. Так что моя прежняя любовница теперь спит с твоим отцом, а я твой отчим — муж Геи. Вот почему я попросил Джоли присмотреть за тобой, стать хранительницей и другом. Было бы негоже мне самому этим заниматься.
— Все правда, — заявила Джоли. — Я дружу с Геей, но к тебе меня послал Сатана.
— Я… падчерица Сатаны… — проговорила ошеломленная Орлин.
И все же она знала это на подсознательном уровне; запутанные родственные отношения начали проясняться лишь после ее смерти.
— И я люблю тебя так же, как Джоли, — продолжал он. — Как мы любили бы ребенка, которого нам не подарила судьба. Я не ожидаю и не требую от тебя ответного чувства; ни в каком другом смысле ты не принадлежишь моему царству. Но я сделаю для тебя все, что сделал бы настоящий отец. — Он, прищурившись, посмотрел на Орлин. — А почему ты не принимаешь свое истинное обличье?
Стоило ему произнести эти слова, как Орлин вдруг стала похожа на себя саму, такой, какой она была до смерти.
— Я… я пришла попросить об одолжении.
— Я так и понял. Проси.
— Мне нужно проклятие… чтобы спасти сына. Чтобы он боялся зла — сейчас у него такого страха нет.
Сатана покачал головой:
— Мое благословение ты могла бы легко получить, потому что оно ничего не стоит. Но проклятие… это не мелочь. Я не могу его дать тебе просто так; надо заслужить.
— Я попытаюсь. — Орлин уже знала, что инкарнации не раздают одолжения направо и налево!
— Видишь ли, дав тебе проклятие, я на самом деле сыграю на руку своему древнему противнику. Богу. Ведь душа, которая в противном случае стала бы принадлежать мне, отправится к Нему. Мне потребуется эквивалентная замена.
— Если… если я смогу спасти душу сына ценой своей души, я с радостью…
— Нет. Твоя душа слишком хороша для моего царства! Кроме того, ни Джоли, ни Орб мне этого не простят. Попроси чего-нибудь попроще, и я с удовольствием выполню твою просьбу.
Орлин колебалась несколько минут, а потом сказала:
— Есть кое-что… я знаю, меня не касается, но.»
— Позволь мне об этом судить! Говори!
— В одной из комнат, расположенных вдоль коридора, по которому я шла, терпит муки мужчина. Он… да, он заслуживает кары, но его страдания совершенно бессмысленны. Он оказался в замкнутом круге, пытаясь искупить чужой грех — ведь совершенно невозможно раскаяться в том, чего ты не совершал. Если бы он мог перейти к следующей каре…
— Ты имеешь в виду идиота, убившего двадцать семь человек и себя в катастрофе на шоссе?
— Да, его. Он не просит пощады, только…
— Согласен. Его страдания действительно бессмысленны. То же самое можно сказать о тысячах убийц, которые испытывают боль своих жертв. Но я не в силах что-нибудь изменить.
