– Ну да. Ты купила ее на день раньше и заплатила на пять тысяч дороже.
– Ну что ж, тогда прощай!
– Прощай! – Он наклонился и стал перевязывать безупречно завязанный шнурок на своем ботинке.
– Послушай, – Дина наклонилась к его уху и доверительно спросила: – Послушай, там, в ванной, на той квартире, ты вчера сказал: «Стой! Не ходи сюда, не надо!» Почему? Почему ты так говорил?
– Не хотел, чтобы ты визжала как резаная. – Не разгибаясь, Левин из неудобного положения заглянул ей в глаза.
– Мне показалось, ты хотел поберечь меня.
– С чего ради?
– С того, что я женщина! Слабая, нервная, впечатлительная!
Он наконец разогнулся, взял ее за подбородок и захохотал:
– Это ты слабая? Ты нервная и впечатлительная?! Да я рядом с тобой чувствую себя хрупкой и нежной европейской безделушкой. А ты… ты вчера была просто великолепна! Во-первых, даже не пикнула, увидев обезображенный труп. Во-вторых, четко и по-деловому опознала изъеденную марганцовкой звезду. В- третьих, абсолютно со всех – с соседей, с оперативников, с криминалистов, со следователей прокуратуры и даже с журналистов – пыталась стрясти деньги на ремонт своей комнаты!
В-четвертых…
Дина открыла дверь.
– До свидания! – четко выговорила она и зачем-то по-военному отдала Левину честь.
– Пока, – поклонился Левин и взял чемодан. – Пока! – Он шагнул за порог.
– А ты читал утренние газеты? – хмуро спросила Дина, глядя ему в спину.
– Мне нет дела, что пишут местные борзописцы. – Левин остановился и обернулся. – А ты что, с утра носилась в киоск?
– Нет, кто-то сунул пачку газет в наш ящик.
– Опять привидение?
– Я думаю, газеты купил и принес Филипп Филиппович.
Левин пожал плечами.
– Ну, я пошел.
– Иди.
Левин спустился на три ступеньки вниз.
– Мне кажется, ты не хочешь меня отпускать, – не оборачиваясь, сказал он.
– А мне кажется, не очень-то ты собираешься уходить!
– Ну почему же – пока! – Он обернулся, выразительно помахал ей рукой и пошел вниз.
– Стой!
– Стою. – Он замер с занесенной для шага ногой.
– Иди.
Левин спустился почти на пролет, но вдруг резко развернулся, перескакивая ступени, взлетел наверх и остановился перед распахнутой дверью.
– Я не уйду, если…
– Ты ставишь условия?
– Целых два. Ты бросишь курить и будешь мыть пол три раза в неделю!
– Уходи.
– Бай! – помахал он ей рукой.
– Стой! Я буду мыть пол раз в неделю и курить на балконе.
– Два раза в неделю и перейдешь на одну сигарету в день!
– Х…хорошо. Я попробую. Но тогда ты должен не пачкать зубной пастой зеркало ванной и опускать унитазную крышку после того, как… ну…
– А я пачкаю?
– Еще как!
– И не опускаю?
– Никогда!
– Тогда я лучше в гостиницу.
– Ну и черт с тобой, топай! Шуруй! Эта квартира будет моей! Пятьдесят восемь квадратных метров! Потолки три с половиной! Комнаты раздельные, пять минут до метро и…
– И вид из окна на храм Спаса Преображения, – задумчиво закончил Левин. – Пожалуй, останусь. В гостинице дорого, тараканы, нечистые на руку горничные и еще неизвестно какой вид из окна.
– Мы ведем себя, как торговки на рынке! Ты мог бы просто остаться, и все. – Дина устало села на корточки у стены.
– Не мог. Не мог я просто остаться. Ты должна была умолять меня никуда не уходить! Кстати, – Левин открыл чемодан и продемонстрировал Дине его пустое нутро. – Я и не собирался ни в какую гостиницу! Что я, дурак?! – Он захохотал и зашел в квартиру.
Подпрыгнув, словно ужаленная, Дина побежала за ним.
– Я курю, где хочу! Сколько хочу! И ни при каких обстоятельствах не беру в руки половую тряпку! – завопила она ему в спину.
– Ну хорошо, тогда я чищу зубы в обнимку с зеркалом и писаю на стульчак сколько душе угодно, – хохотнул Левин.
– Ты… ты… – задохнулась от негодования Дина.
– Немедленно принеси мне мои газеты! – крикнул он из своей комнаты, закидывая чемодан на шкаф. – Почему я до сих пор не читал прессу?!
Она веером швырнула ему кипу газет и прошипела, пролаяла, нет – ласково сообщила:
– Вечером ты гуляешь собаку. С пакетиком и совочком!!!
У всех был выходной, страна продолжала праздновать любимый весенний праздник, а Титов горел на работе. Ни раньше, ни позже, а сегодня с утра пришла партия тренажеров, которые Клим ждал уже несколько месяцев. Первый зам был никакой, второй тоже лыка не вязал и даже, кажется, забыл, кто такой Клим Кузьмич, поэтому ехать на склад к поставщику, чтобы подписать договор, пришлось самому. Владлен, конечно, не подвел, сел за руль свежий, трезвый и благоухающий, как июньский пион.
– Владлен Борисович, – капризно простонал Клим, – ну почему все люди как люди, у всех праздник как праздник, а я как дебил тащусь через весь город получать эти гребаные немецкие тренажеры?
– Ну почему… Я тоже как дебил тащусь получать эти гребаные, с вашего позволения, немецкие тренажеры, – вздохнул водитель. – Или вы меня, Клим Кузьмич, уже человеком не числите?
– Числю, – смутился Клим, – очень даже я вас человеком числю, Владлен Борисович! Иначе бы не доверил вам везти свое драгоценное тело на своей драгоценной машине через весь город.
Владлен кивнул головой, давая понять, что принимает эту грубую, плохо сформулированную лесть.
– Владлен, у тебя дети есть? – привычно переходя на «ты», спросил Клим своего водителя.
– Есть. У кого ж их нет? – удивился водитель.
– Мальчик? Девочка? – заинтересовался Титов.
– Пять девок.
– Пять?! – ахнул Клим. – Ну и… как?
– Что – как?
– Как с ними, с детьми-то?
– Да никак. Девкам-то по тридцать пять лет всем.
– Всем?!! – поразился Титов.
– Ну… с разницей в полгода.
– Как же это у вас ловко так вышло, Владлен Борисович?
– Ох, и не говорите, Клим Кузьмич, сам до сих пор удивляюсь. Просто каждые полгода я встречал женщину своей мечты. И так пять раз подряд, пока не понял, что алименты значительно превышают мои доходы и любовь к детям. Тогда с деторождением я завязал. А чегой-то вы, Клим Кузьмич, детьми вдруг заинтересовались?
– Да зал, думаю, что ли, детский открыть… Тренажеры там, бассейн, беговые дорожки…
