Достал Петр Владимирович из кармана блокнот в обложке сафьяновой, написал несколько предложений, дернул листок – и порученцу дает.
– Не хочет добром – иначе будем действовать. Съезди-ка к Коноплеву, в ментовку. Записку от меня передашь. Сейчас позавтракаю и позвоню ему. Все, пока…
14
– …Короче, получил я от того, кто в кузове сидел, в голову, а что потом было – не помню. Сколько без сознания был – тоже не помню. Очнулся – памятника на могиле родительской нет, только штырьки перепиленные торчат. И «Урала» этого след простыл…
Закурил Зарубин, взглянул на бывшую одноклассницу и спросил неожиданно:
– Послушай, а Булат… Амиров, кажется. Кто это? Расскажешь?
Недолгим рассказ у Кати вышел. Недолгим, но выразительным. Поведала она собеседнику и о «Ритуале», и о том, что менты городские Булатом куплены на корню, и о том, что боятся дагов в нашем городе…
– Мы, Ваня, много что от жизни терпим, – вздохнула Катя. – Притерпелись уже…
Поднялся Иван из-за стола, в сени пошел – обуваться. Да так решительно, что показалось Кате: прямо отсюда пойдет он на Климовку, с Амировым этим разбираться.
– Ты куда, Ванечка? Не ходи туда!
– А я и не туда вовсе.
– Куда же?
– Я ведь еще вчера тебе говорил: к Василию Захаровичу зайти надо, к учителю нашему… На Залинию я, Катя, не бойся!
К Василию Захаровичу Щедрину.
15
Замначальника ГУВД Коноплев Семен Геннадьевич порученца хомуталинского в дверях встретил. Не всякому такая честь – Семен Геннадьевич даже к прокурорским следакам из-за стола не выходит. А все потому, что уважает товарищ майор Петра Владимировича до чрезвычайности. Но не Хомуталин теперь в ГУВД прибыл, а потому вся любовь, все уважение – порученцу его наглоглазому.
Изогнул Коноплев спину, о делах Петра Владимировича осведомился. Затем спросил кротко, чем обязан. Сказал порученец чем и листок, из блокнота сафьянового вырванный, в майорские руки сует.
– Они мне уже звонили. – Семен Геннадьевич о Хомуталине даже за глаза выражается исключительно во множественном числе, точно старый лакей об отсутствующем барине. – Я уже в курсе. Позвольте…
И записку осторожно разворачивает, словно не листок это бумаги, а папирус редкостный из гробницы Тутанхамона.
Прочитал, кивнул, еще раз прочитал. И всем видом своим демонстрирует: что вы, такие мелочи, не извольте беспокоиться!
Потянулся товарищ майор к телефону.
– Родионов, зайди ко мне. Что, на дежурство заступаешь? Скажи кому-нибудь, чтобы тебя подменили. Ничего, я разрешаю…
16
Злоба мажет душу, как сажа – простыню. Злоба переполняет естество терпким змеиным ядом, вытесняя все остальные чувства.
И не остается больше в душе места для добра и красоты, и не находит себе человек места, пока не утвердит справедливость…
Столько лет не было Ивана на родине! Каждый день, каждый час вспоминал он родной город. Думал: вернется он, а там все наладилось. Встретится с друзьями, вспомнит былое, докажет непричастность свою к тому давешнему убийству своего друга… Одни долги раздаст, другие взыщет. Чтобы по-честному. И заживет…
Идет Зарубин по вечернему городу, как хозяин по необъятной родине своей. Вспоминает рассказы Катины. О подонках вроде Хомуталина, до денег да власти дорвавшихся. О друзьях умерших да съехавших. О непонятном пожаре на Залинии.
Вспоминает воров кладбищенских. Вспоминает Колю татуированного, как тот, гадина, малыша из-за тарелки манной каши избил.
И закипает Иван дикой злобой…
17
Проехал потрепанный «Жигуль» с милицейской символикой Залинию сгоревшую и остановился напротив единственного дома, в пожаре уцелевшего. За рулем – сержант. Рядом – старшина. На заднем сиденье старлей угреватый развалился. По рожам ментовским видно: не слишком им хотелось на пожарище ехать, начальственный приказ выполнять. И приказ этот, мягко говоря… не очень законный. И денег заработать с такого приказа возможности никакой.
Старлей, то и дело на домик обугленный глядя, сквозь зубы цедит:
– Ладно, пошли. – Офицер, достав из кармана два патрона от «ПМ», подбросил их заскорузлой ладонью и из салона наружу полез.
Вышли милиционеры из «Жигуля» и видят: стоит на крыльце высокий стройный старик. Увидал сотрудников органов правопорядка, улыбнулся приязненно.
– Ко мне, молодые люди?
Старший лейтенант вопрос проигнорировал.
– Щедрин?
– Да. Щедрин Василий Захарович.
– Документы есть?
– Всегда при себе.
И паспорт учтиво протягивает.
– Так, дед, нам твою хату осмотреть надо, – офицер развязно, паспорт листая.
Хотел было милицейский офицер оттолкнуть старика, но в этот самый момент засек боковым зрением: идет к дому какой-то высокий мужик с головой перебинтованной. Высокий мужик, массивный, явно в себе уверенный, – чем-то медведя-шатуна напоминает.
Сплюнул старлей на траву сгоревшую: тьфу, бля, свидетель так некстати появился! Но мыслей своих вслух высказать не решился: что-то такое в облике подошедшего есть, что даже у него невольное уважение вызвало.
А старшина с сержантом на начальника смотрят недоуменно: ну, что же ты, товарищ старший лейтенант, осекся?..
