может, по банкам консервным. И заснул. Сколько спал, не помню: может – минуту, может – час. Просыпаюсь – нет Хомуталина в палатке. Я – на берег. Смотрю, Валерка лежит в кровище. Череп весь разворочен. Холодный уже. И никого поблизости. Только ружье мое рядом валяется.
– Бросили тебя дружки-то. – Катя кулаком голову подперла.
– Да какие они мне дружки! Мне только Валерка покойный другом был. А эти козлы… Навязались тогда с нами вместе идти. А я тогда добрый был, отказывать не умел. Ну а что дальше-то было, сама знаешь. Хомуталин следаку потом показания давал – полежал, мол, в палатке полчаса и ушел, ничего не знаю. Супрун говорит – мол, с Валерой покойным поругался и тоже в город свалил. Самое странное – батя- то мой покойный где-то за четверть часа до убийства Хомуталина видел, вот что… И не только батя. Да прикрыты эти скоты со всех сторон: один – комсомольский деятель, у другого все мусора прикормлены. Вот и получалось, что я своего друга грохнул. И ружьишко из моего дома, и «пальчики» мои на нем. И никому ничего не докажешь. И засудили бы меня тогда к «вышке» – уж Хомуталин с Супруном постарались бы. На хрена им человек, который репутацию может подпортить? Так что если б не ты да не Василий Захарьич, не гулять бы мне по белу свету. Спасибо, Катюша, за предупреждение, что меня менты «закрыть» собирались. Помнишь, как ты ко мне вечером прибежала и сказала, что меня назавтра в СИЗО заберут? Мол, изменение меры пресечения… Напились мы тогда с тобой с горя.
– Спасибо подруге Нинке, что проболталась. У нее тогда хахаль в прокуратуре работал, – перебила Катя, но почему-то слишком поспешно. – А где ты все это время скрывался?
– На следующее же утро, отоспавшись, к Василию Захарьичу побежал советоваться. Дал он мне один адресок егеря знакомого под Ханты-Мансийском. Письмецо ему накатал. Сел я на ночной поезд – и до Екатеринбурга. Оттуда – вертолетом в тайгу к егерю этому. Полное безлюдье, никакого регулярного сообщения – кто меня там искать станет?
– Так и жил в глуши?
– Целых шесть лет.
– Занимался-то чем?
– Я-то еще со школы стрелял неплохо – помнишь, наверное… В семнадцать лет на мастера спорта по пулевой сдал. Стал я, Катюша, таежным охотником-промысловиком. Хвастаться не хочу, но не самым худшим в тех краях. Не сразу, конечно… Приметы местные изучил, повадки звериные.
– А потом?
– Да кем я только не был! «МАЗ» большегрузный водил, лесовоз. На нефтепромыслах работал. Геодезистом в геологической партии. Затем опять в тайгу вернулся… Ну, разбогател немного, чего уж скрывать!
– Говорили у нас на районе, будто погиб ты… Да только не верилось мне!
Кивнул Зарубин.
– Это хорошо, что тебе не верилось. Хорошо и то, что другим поверилось. Всего за ящик водки в сельсовете под Тюменью справку о собственной смерти выправил. Да и сделал так аккуратненько, чтобы она в наш город попала. Там же и паспорт себе оформил на чужое имя. Знаешь, Катя, может, и к лучшему, что оно все так произошло. Сидел я в зимовье своем вечерами, один на всю тайгу, книжки умные читал и думал, думал… О жизни нашей.
– Не женился?
– Нет, Катя. Не женился. Не до того было. Да и женщину достойную за все это время что-то не встретил. Ладно, что я все о себе да о себе? У тебя-то что за эти года изменилось?
Опустила голову хозяйка.
– Ну, что мне рассказывать? Живу вот помаленьку, как все. В детском садике воспитательницей работаю. Денег, конечно, в обрез, но хоть сына Сашку пристроила. Весь день на моих глазах.
– От Коли? – Иван в сторону спальни кивнул, куда хозяин татуированный спать отправился.
– Да что ты! Был у меня до него муж. Был, да сплыл… Бросил он меня сразу, как Саша родился. А с Колей я по переписке познакомилась, когда он последний раз в тюрьме сидел. «Заочница» я. Какие он мне письма красивые писал! Мол, шел вечером с любимой девушкой, накинулись на нее хулиганы, я в драке одного случайно и порешил… А как сел, кинула меня моя возлюбленная. Я-то, дура такая, и поверила. Письма-то эти, как выяснилось, и не он вовсе писал. Сидел у них там какой-то интеллигент, за пачку чая любому желающему что угодно строчил – хоть письма, хоть кассации. А знаешь, Ваня, какой он никакой, а с мужиком все одно легче, чем без него. Добрый он, просто жизнь его обозлила. И еще плохо, что пьет Коля безбожно и буен во хмелю. Да и хата эта его. Я-то свою квартиру внаем сдаю, чтоб с голоду не подохнуть. Вот так и живем…
– Один у тебя ребенок? – Иван неожиданно.
Зарделась Катя.
– Двое. Есть еще сын старший, Кирилл. Подросток еще…
– Тоже с вами живет? – удивился Зарубин.
– Нет… Убежал три года назад. Не хочу, мол, мамка, с тобой в нищете жить и на Колю твоего смотреть не желаю. Беспризорничает где-то. Я и в розыск в милицию подала – куда там!
– А отец-то его где?
Не ответила хозяйка, и понял Иван: зря он вопрос этот задал.
– Ладно. Что у нас в городе за это время произошло?
– Да столько всего произошло, что и не упомнишь, – оживилась Катя.
– А Супрун где?
– Думаешь, он Валеру убил?
– Больше некому, – процедил Иван. – Хомуталин-то карьерой тогда был озабочен, не стал бы. Да и незачем ему было.
– Года четыре назад зарезали Супруна на Климовке. Ножом прямо в сердце. Говорят, будто «черные», которые там живут. Мало ли что говорят… А убийцу-то так и не нашли.
– Жаль, что зарезали… Спросить не с кого. Что еще нового?
– Родители твои померли.
Помрачнел Зарубин.
– Знаю. Был сегодня на кладбище. Завтра проснусь – пойду могилы в порядок приводить.
– А еще пожар у нас был… В субботу. Почти вся Залиния выгорела. Один только дом чудом уцелел – Василия Захаровича.
– Видать, и впрямь бережет бог хороших людей, – Иван серьезно. – А отчего пожар-то?
– Одни говорят – случайность, другие – халатность, третьи – поджог. А там поди разберись…
Когда водку допили, за окнами совсем светло стало.
– Ну что, Катя, спасибо тебе за хлеб-соль, – поднялся Зарубин из-за стола. – Пойду в гостиницу на ночлег устраиваться. «Турист» еще работает?
– Ладно, Ваня, в какую гостиницу в семь утра! Оставайся тут!
– А Коля твой?
– Договоримся. Я тебе тут, в зале, постелю.
Подумал гость и согласился: и впрямь, почему бы у одноклассницы не переночевать?
Стелет хозяйка простыню белоснежную и на Ивана исподтишка поглядывает. Видит Зарубин, что спросить его хочет о чем-то, да не решается почему-то.
– Может, Кать, спросить хочешь о чем-то?
Выпрямилась Катя.
– Хочу… Если можно.
– У меня все можно спрашивать.
– Вань, а Вань… Зачем ты в наш город вернулся?
Насупил Зарубин брови.
– Знаешь, Катя… Другой бы никогда не сказал. А тебе скажу. Мы все собираемся когда-нибудь раздать долги. И собрать их с других. И наступает время. Или не наступает. Так вот для меня – наступило.
