принято называть неведомой, заботливой рукой подкинула Катерину и перенесла через высокое ограждение, будто она выполняла пустяковый прыжок через козла на уроке физкультуры.
За забором неожиданно оказалось поле. Катерина понеслась по нему, воодушевленная бескрайним простором. Лай собак остался далеко за забором, и Катя вдруг ощутила такую эйфорию, что захотелось взлететь.
Она забыла про Роберта, забыла, куда и зачем бежит.
Она еще долго бежала, а потом шла быстрым шагом; деревня тянулась где-то сбоку, одиночные дома были разбросаны в беспорядке. Катерина вдруг поняла, что положение ее чудовищно – она безнадежно, бесповоротно заблудилась. Она заблудилась, а Роберт Иванович умер, так и не дождавшись таблеток. Еще Катя обнаружила, что каким-то чудом не растеряла лекарств, так и тащит их в подоле.
Дождь прекратился, но небо было затянуто тучами, и темень стояла такая, что не видно ни черта. Поэтому когда перед ней возник дом, она усмотрела в этом нечто мистическое. Только что было поле, и вдруг – дом. Она обошла вокруг – домишко перекосился, почти провалился под землю, окна его были наглухо заколочены, и было понятно, что миллион лет в этом жилище никто не живет. Оно доживало свой срок, умирало тяжело и мучительно, разлагалось, превращаясь во вселенскую пыль. Рядом с домиком, тоже от старости, помирало дерево. Листвы на нем почти не было, а та, что была, почему-то совсем не шевелилась от ветра. Может, она была прошлогодней?..
Клен, подумала Катерина. Чахлый клен и избушка-развалюшка, будто случайно оброненная на отшибе. Клен, наверное, умер недавно, и не от старости, а от тоски.
– Ну, здравствуй, – сказала она ему, погладила по сухой шершавой коре, и, решив, что раз окончательно спятила, то может продолжить свой монолог. – Ну, здравствуй. Вот мы и встретились. Помнишь ту осень? Баба Шура умерла, а Сытов решил, что ей было что прятать. Он рыл землю, как бешеный пес, потом он погнался за кем-то, он верил, что поймает удачу за хвост. Он говорил: «Я фартовый, бэби!» Меня убили тогда, а он убежал. Ну, здравствуй! Спроси меня, простила ли я? Не знаю. Мне кажется, что простила. Мне кажется, что простила! Только, наверное – нет, раз Богу было угодно пригнать меня снова сюда, упереть носом в эту избушку и заставить с тобой разговаривать. Наверное, нет! Что ты на это скажешь? Что раз все так случилось, мне надо зайти в этот дом, все заново пережить, подумать, и сбросить с себя этот груз, а сбросить, значит – простить?! Хорошо, я зайду. Я пробуду там до утра. Ведь Роберту уже не помочь.
Катерина как зомби подошла к покосившейся двери. Надежда, что дверь будет заперта, оказалась напрасной. Дверь отворилась бесшумно, будто была свежесмазанной. Катерина шагнула в темные, тесные сени.
Там, пригнувшись в низком дверном проеме, стоял... Сытов. Темень была не помеха, чтобы разглядеть в его глазах ужас.
– Ну, здравствуй, – сказала Катя.
Глава вторая
– Не подходи! – заорал Сытов не своим голосом. – Не подходи, чума проклятая!
Голос был не его, да и выразился бы в прежние времена он по-другому.
Сытов сделал шаг назад, в тесную комнатушку.
Наверное, нужно было развернуться и снова попытаться удрать, но Катерина вдруг свято уверовала, что все, что происходит этой ночью, срежиссировано всевышней рукой.
Она шагнула за Сытовым в комнату.
– Не подходи! – Он наткнулся на железную кровать, упал на нее и совершенно по-детски замахал перед собой руками, словно отгоняя видение.
– Никита...
– Сгинь, нечисть! Не по мою душу... – Внезапно в руке у Сытова появился пистолет. Вернее, в темноте Катерина, конечно, не разглядела, что именно выхватил он из-под подушки, но она была твердо уверена – так держат только оружие.
– Ты хочешь убить меня еще раз, Никита? – засмеялась Катя. Ей действительно стало вдруг весело.
– Привидения должны знать имена тех, с кем общаются!
– Что ты имеешь в виду?
– Меня зовут не Никита!
– Черт!
– Не поминай всуе...
– Черт!
– Изыди...
Этот тип не блистал интеллектом. Этот тип был не Сытов. Этот тип мог запросто убить ее второй раз.
Всевышняя рука пошутила или ошиблась. Скорее всего, пошутила. И этот разговор с дубом, то есть с кленом, из трагического и судьбоносного, стал фарсом.
Все стало фарсом.
– Не стреляйте, пожалуйста! – жалобно попросила Катя того, кто не мог быть Сытовым: уж очень простецки он выражал свои нехитрые мысли.
– Сгинь!
– Не бойтесь, я живой человек. Просто я заблудилась, меня затравили собаками, я побежала и...
– И болтала там, под окном: «Меня убили, а он убежал...»!
– Ой, это старая история, она больше смешная, чем страшная...
Раздался щелчок, от испуга Катерина присела, но щелчок оказался не выстрелом. Это зажглась зажигалка. Он подошел к ней близко, и пламя осветило ее лицо. Огонь бился у щеки, обжигал, трепетал, и норовил погаснуть.
– А-а-а!!! – завизжал тот, кто, будь замысел судьбы посерьезней, мог оказаться Сытовым. – А-а-а! – орал он, и, забыв, что вооружен, опять отшатнулся к кровати.
– То есть на прекрасную незнакомку я не тяну? – спросила его Катерина, согласившись, что судьба имеет право на шутку.
– Тянешь. Еще как тянешь! – Кажется, он застучал зубами от страха, и Катерине стало обидно до слез. Конечно, светлое покрывало вполне может сойти за саван, а темная кожа за несвежий вид, но все равно стало обидно до слез.
– Слышь, припадочный, – завела она с подвыванием, – пистолет тебе не поможет. Можешь палить в меня сколько угодно. Я умерла тринадцать лет назад и с тех пор маюсь, ищу себе душу для опытов...
– Для опытов я не гожусь! – заорал человек, не пожелавший быть Сытовым.
– Почему? – искренне удивилась Катя, забыв про тон привидения.
– У меня нет души! Я отстой, гад, бандит!
– Ой, мне такие подходят!
Он почему-то заглох, перестав подавать признаки жизни. Катерина нащупала на полу зажигалку, которую он уронил, крутанула колесико и поднесла голубое пламя к его лицу.
Тип лежал на кровати без сознания, и его исхудавшая физиономия здорово смахивала на лик покойника. От него исходила такая волна жара, что Катерина невольно протянула руку и потрогала его лоб. Лоб оказался неправдоподобно горячим. Катерина глазами нашла иконку в углу комнатушки и перекрестилась.
– Извини, – сказала она, подняв глаза к потолку. – Я поняла, никто и не думал шутить. Раз я оказалась тут с ворохом этих лекарств, никто и не думал шутить!
– Господи, – простонал вдруг не Сытов. – Господи, она еще будет меня лечить!
