женщины с распущенными волосами, замешкавшейся у входа, сиганул на торчащую голую ветку. Спрыгнули двое молодых парней, за ними семенил коротконогий толстяк – обладатель фобии на болото: встал, как вкопанный, на рифленой отмостке, завыл по-бабьи. Его раздраженно толкнул в спину седоватый мужчина, тот неловко взмахнул руками, куда-то провалился…
– Мама дорогая, ведь это не все… – ахнула Анюта, оттолкнула меня и кинулась к разбитой дверце. Я кинулся за ней, нетерпеливо озираясь: вертолет продолжал тонуть, мы уже прыгали по разжиженному торфу. В неосвещенном отсеке, где практически не было воздуха, еще оставались люди! Наметанный глаз определил, что это не жильцы, не стоила овчинка выделки. Несколько тел валялись на полу. Мужчины, женщины. Кто-то плакал, кто-то стонал, тянул к нам руки, умолял не оставлять, вытащить. У бледной девушки слезы текли по щекам. Обе ноги у нее были сломаны, она передвигалась, подтягиваясь, на руках. Двое или трое были мертвы – смерть настигла от удара. Или сердце не выдержало в духоте. У кого-то пена шла горлом…
– Мы должны им помочь… – умоляла Анюта и тянула меня за рукав. – Помоги им, Луговой, хоть кому- нибудь, они хорошие люди…
Это было так трогательно, самоотверженно – я смотрел на Соколову, можно сказать, другими глазами. Хорошая девчонка пропадала. Но овчинка, как уже было сказано, не стоила выделки. Я человек не жестокий, просто иногда полезно пользоваться штукой под названием здравый смысл. Болото решило, что хватит давать людям последний шанс, и поспешило завершить свое черное дело. Раздался звук, похожий на утробное чмоканье, корпус вертолета в последний раз вздрогнул и устремился на дно этой жуткой топи. Мне всегда было страшно представить, что находится на дне болот! И где оно – дно! Испуганно охнув, я схватил за шиворот визжащую Анюту и, преодолевая упорное сопротивление, потащил ее из гибнущего вертолета…
Трясина сомкнулась над местом катастрофы. На поверхности остался покореженный винт и груда раздавленной органической массы, среди которой копошились люди. В отдалении орал Раздаш, махал рукой, показывая, куда следует выбираться – дескать, там земля. Люди карабкались, перелезали с ветки на ветку, выли от страха, глядя на жидкие торфяные залежи под ногами, затянутые плавающим травяным покровом.
– Отдай автомат, гнида! – прорычал свалившийся на меня Гайдуллин, отобрал свое оружие, забросил за спину и прыгнул на проплывающее мимо бревно. Я перебежал к узловатому раздвоенному дереву, протянул руку, поймал уже летящую в трясину Анюту.
– А теперь давай без пререканий и сложных выражений лица, подруга. Выживем – расскажешь все, что накипело. И не держи меня за злодея – мы все равно не смогли бы помочь тем несчастным. Разве что помереть за компанию. Слушаешь меня, как генерала – доходчиво?
Она дрожала, дышала, как будто ее прогнали пешком от Жиганска до Якутска.
– Ладно, Луговой. Ты не думай – до меня доходит быстро…
Правда, не сразу.
Мы шли последними. В этом были и плюсы. Вся картина панического бегства стояла перед глазами. Успешнее всех передвигались Корович и Шаховский – по их маршруту, где растительность была наиболее плотной, я и потащил Анюту. Кому-то крупно не везло. Треснула ветка, и коротконогий толстяк, тоскливо подвывая, полетел в тенистое окно, затянутое плавающими растениями. Мелькало лицо, позеленевшее от ужаса, он остервенело молотил руками. Глупо. Первое правило попавшего в трясину: не суетись – быстрее засосет. Не надо резких движений, поменьше шевели ногами… Несчастного всосало буквально моментально, только и успел открыть рот, чтобы испустить предсмертный вопль. Забурлила, запузырилась трясина… Оступилась женщина с распущенными волосами, закричала:
– Помогите!!! – Она держалась сравнительно долго, выбрасывала руки, пытаясь плыть – она была, возможно, неплохой пловчихой. Но в болоте долго не плавают. Ее засасывало, она вытягивала шею, смотрела с мольбой на окружающих – но у тех и своих проблем было по горло. Хватала воздух, запрокидывала голову – не верила, что это по-настоящему…
Сучковатое бревно, на котором восседал Гайдуллин, защемило между деревьями. Он ухватился за ветку, подтянулся, перелез на умирающий безлистый «дендроид». Седоватый мужчина попался под руку – Гайдуллин просто оттолкнул его, чтобы не мешался. Мужчина повалился в «гостеприимно» зовущую топь, но в следующее мгновение возник на поверхности, ошарашенный, с возбужденно горящими глазами. Он стоял!
– Я стою! – завопил он срывающимся голосом. – Я стою, люди!!! – Начал судорожно озираться и заспешил к развесистому кустарнику на бугорке, заросшем толстым слоем сфагнума.
Людмила защемила ногу в мешанине коряг, махала руками, вопила, как болотная выпь. На выручку бросился Тропинин, схватил за шиворот, поволок за собой – на безопасный участок. Корович, Шаховский, страхуя друг дружку, взгромоздились на мшистую кочку, принялись «перекуривать», готовясь к следующему броску. Раздаш и Притыка упахали далеко вперед и дружно орали за шапками зелени, что до твердой земли остались считаные метры, и хорошо бы, чтобы мы, «засранцы», пошевеливались. Трещали ветки – мелькал среди листвы матерящийся злой карлик. Молодые парни, похоже, увлекались по жизни паркуром – прыгали с ветки на ветку, как прирожденные обитатели джунглей, и – разрази меня гром! – обменивались при этом шуточками и даже смеялись – мол, не жизнь, а соревнования по плаванию в болоте!
Я тоже пытался подбодрить Анюту, читал по ходу лекцию, что болота полезны, это «легкие» планеты и настоящая природная кладовая – один лишь торф чего стоит. Она смотрела на меня, как на сумасшедшего, и, если позволяла ситуация, стучала кулаком по голове. Мы выбирались на заросшую травой возвышенность – обширную кочку посреди гигантского болота – по зарослям осоки, камышей. У берега трясины не было – мы тащились по проседающему илу, плутали в лабиринтах гниющей древесины, путались в корягах, цеплялись за ветки тальника – как за руки, протянутые сердобольными людьми. Анюта спотыкалась, я тянул ее за собой.
– Проворнее, Соколова, проворнее…
– Ага, я тут Дарвин тебе – обезьяну изобретать…
Уже плясали перед глазами небольшие кустарники багульника, вечнозеленый ветвящийся верещатник. Мельтешили люди. В изнеможении рухнул в болотный мох Корович, подкосились ноги у Людмилы. Раздаш утирал рукавом испарину и созерцал безрадостные перспективы. Пошучивали пареньки. Один расположился у воды, стащил с ноги ботинок, вылил из него воду…
Выстрелы загрохотали как гром среди ясного неба! Боль вонзилась в барабанные перепонки. И снова воцарилась неразбериха. Кричали люди. Валясь в кустарник, прикрывая собой Анюту, я успел заметить, как по-собачьи карабкается за косогор Гайдуллин; как паренек, едва успевший опорожнить свой ботинок, вдруг меняется в лице, пули рвут ему грудь, он опрокидывается, катится в воду, которая моментально окрашивается…
Анюта, вереща, как поросенок, которому отрезают голову, потащила меня обратно в воду. Не кончилась еще тормозная жидкость! Лишь позднее я допустил, что, возможно, это было правильное решение. Пули кромсали бугор, валили камыши, вероятно, и нам бы досталась одна-другая. Мы сидели по горло в воде, спрятавшись за плавучей корягой, изумленно хлопали глазами и наблюдали за этой хренотенью…
Обстрелять вертолет из ЗРК было для противника лишь частью дела. Обнаружив, что многие пассажиры спаслись, злоумышленники кинулись в погоню. Мы не верили своим глазам. По болотной глади скользили какие-то зловещие личности в лохмотьях. Словно посуху! Мелькали среди деревьев, огибали вздутые кочки. Мы дыхание затаили – да это просто мастер-класс! Вот они вырвались на открытое пространство перед возвышенностью, и появилась возможность рассмотреть это чудо. Мужики в бесформенных лохмотьях, бородатые, заросшие – сущая экзотика. Кто-то подпоясан, кто-то в хламиде до колен. Обвешаны оружием, за плечами какие-то мешки. Поражало, как они передвигались. Разумеется, у людей, веками живущих на болотах, должна сложиться какая-то практика преодоления опасных топей, но чтобы с таким «сноубордистским» изяществом… То, что было у них на ногах, зимой сошло бы за снегоступы или лыжи. Продолговатые лодочнообразные конструкции – глубокие, широкие, со специальными шнуровками для крепления ног. Возможно, болотоступы, но более «продвинутые». Они отталкивались от воды, как конькобежцы отталкиваются лезвиями от льда, с легкостью удерживали равновесие, передвигаясь при этом с завидной скоростью. Да еще и стреляли! Почувствовав, что добыча рядом, эти оборванные создания дружно взревели и кинулись на берег.
