– Серьезно? Странно, я ведь тоже…
– Ты веришь в бога?
– Нет. Но это не мешает мне быть добропорядочной христианкой. Кстати, ты в курсе, что добропорядочная христианка уже целую вечность не ела. Когда мы сидели в подвале, в нас кидались хлебом, мне удалось урвать несколько горбушек, но это было так давно, а последние сутки…
– Помолчи.
– Да что за жизнь такая… – Она завозилась – назло, наверное, чтобы выжить меня из этой берлоги. – То «помолчи», то поджопники от тебя получаю… Не забывай, что, в отличие от тебя, я исключительно потерпевшая сторона… – Она замолчала, стала пыхтеть, пытаясь донести до меня мысль, которую сама с трудом улавливала. Я не спорю, она имела право знать, на что имеет право. Но так надоела пустая болтовня. Я нашел на ощупь ее дрожащее плечо, привлек к себе. Поцеловал в висок. Она спасла мне сегодня жизнь – поступила не по-девчоночьи, я не мог об этом забыть. Она икнула и затаила дыхание – задумалась, что бы это значило.
– О чем ты думаешь? – задала она извечный женский вопрос, выведший из себя не один миллиард мужчин.
– Да так, пустяки, – смущенно отозвался я. – Та ночь в гостинице пришла на память. Хорошо тогда было… Ну, чего ты опять возишься? Успокойся.
– Да знаешь, слишком заметные перемены в жизни, чтобы просто так успокоиться…
– А это самое постоянное в нашей жизни. В смысле, перемены. Давай сыграем, Анюта, – кто первым заговорит, тот получает по лбу. Просто отдыхаем, расслабляемся, спим – без секса, всего такого…
Она хрюкнула, обняла меня за руку. И ведь действительно угомонилась. Прошла минута – она уже посапывала, раздавив мне ногу. В перекрученных мышцах проснулась судорога. Я стоически терпел, прислушивался к звукам леса. Тихо было в лесу. Ни криков, ни выстрелов. Эпицентр трагических событий сместился в неизвестном направлении. Я сделал попытку задремать. Потом принялся прикидывать, который сейчас час. Если рано утром мы влетели в пределы Каратая… Целая вечность прошла. Сейчас не меньше трех часов дня. И где же этот Змеиный хребет?
– Эй, – я толкнул спящую женщину. – Пятиминутная готовность…
И получил кулачком в лоб. Довольно ощутимо – берлога осветилась искрами, брызнувшими из глаз.
– Ты чего? – возмутился я.
– Сам сказал…
Временами я готов был прикончить эту девчонку.
– Пошли отсюда, мы же не медведи, ей-богу…
– А может, не стоит… – заныла она. – Ты знаешь, что лучший способ продлить жизнь – это блаженное безделье?
– Всё, довольно. – Я начал энергично ворочаться – судорога уже осваивала соседние мышцы. – Прими за неизбежность, Анюта. Кто-то должен остаться в живых. Нам лучше держаться группой… по крайней мере, какое-то время.
Я привел ее на поляну и крупно пожалел об этом. Зрелище, конечно, не для девочек. Сектанты покинули заданный квадрат, в тайге было тихо. В кустах на косогоре чирикали птицы. Несколько минут я сидел за стволом осины, формируя представление о ситуации, потом сделал знак Анюте – пошли. Она сглотнула слюну, сделала страшные глаза…
С головы охранника Притыки, беззвучно махая крыльями, слетела большая остроклювая птица с черно- серым опереньем. Покосилась красной бусинкой, стала виться кругами, подалась в сторону леса, грузно уселась на ветку – и по дереву пронесся шелест. Глаза человека, видно, были деликатесом – стервятник полностью выел содержимое глазных впадин. Сам Притыка продолжал висеть на своей «голгофе», раскачиваясь под порывами ветерка.
Раздалась серия характерных звуков – Анюта упала на колени, ее тошнило очередями. Не кино с попкорном, согласен. Меня и самого слегка выворачивало. Привыкнуть к таким «картинкам с выставки» невозможно – особенно после того, как вспомнишь этих людей живыми…
Инженер Головняк потерял не меньше литра крови – умер со стрелой в шее. Смотрел молитвенно в небо недоучившийся студент Максим – парню перерезали горло, а перед экзекуцией поупражнялись в коррекции формы лица. На этой же поляне, среди обрывков сети валялись в живописных позах мужские тела в лохмотьях. Они испускали непроходимую вонь. Как минимум четверо. Скалился в пространство молодой рыжебородый «христианин» с огнестрельной раной в груди. Раздаш и Тропинин занятия по военной подготовке не прогуливали – что явилось неожиданностью для толпы оборванцев. Я осматривался, перебегал с места на место. Еще один труп обнаружился на склоне, в густой траве – чужой труп, слава тебе, Господи…
– Т-там… – спотыкаясь, вымолвила Анюта.
Я отправился по направлению ее указательного пальца и под сенью березки наткнулся на истекающую кровью Людмилу. Сектанты посчитали ее мертвой. Да она и была, собственно… мертвой. Почти. С такой дырой в животе обычно не живут. Внутренности вываливались наружу, кровью – густой, черной – было измазано все вокруг. Она вертелась, пыталась встать, а потом иссякли силы. Она смотрела на меня тускнеющими глазами, беззвучно шевелила ртом. Я сел на корточки и стал усиленно себя ненавидеть – это был единственный, пожалуй, случай в моей практике, когда я хотел, чтобы человек поскорее умер. Она умирала, но медленно, душераздирающе…
И «протекция» Тропинина не помогла. Я закрыл ей глаза – все, что мог для нее сделать. Ни похоронить, ни даже укрыть каким-нибудь тряпьем – не было возможности. Уже завтра ее косточки обглодают звери, стервятники…
Группа Раздаша несла ужасные потери. Лишнее подтверждение, что выживают сильнейшие. Я рыскал по окрестностям, выискивая свежие трупы. Еще один сектант на дне овражка – булькал горлом, дышал, как паровоз, и запашок испускал такой, что позавидовал бы бесплатный туалет на провинциальном вокзале. Я попятился, не стал добивать эту «птицу без крыльев» – только гадить теперь и способную. Попытался сосредоточиться. Что же было в наше отсутствие? Напрашивались два варианта: люди вырвались, сектанты бросились в погоню. Или наоборот, одних прикончили, других связали и увели в полон. Был еще и третий вариант – кого-то увели, кто-то вырвался. Счастливчики пойдут на юг – больше некуда. А за мертвыми «местными» скоро прибудет похоронная команда из числа единоверцев. Они, возможно, «другие», но вряд ли оставляют на потеху падальщикам своих погибших…
Мы обогнули холм и углубились в лес. Осваивали пространство короткими перебежками, подолгу сидели в укрытиях, вслушивались, всматривались. О болотах, как о пройденном этапе, напомнили две низины, гудящие от гнуса – мы предусмотрительно обошли их стороной. Лес густел, появлялись ели и пихты, сочный мох стелился покрывалом. Я начал подмечать за собой нехарактерную особенность – в местах, где что-то происходило, я испытывал странные чувства. Шевелилось что-то под темечком, покалывало. Следопытом становлюсь? Я присел на корточки, жестом повелел Анюте куда-нибудь сгинуть. Осмотр выявил – здесь действительно кто-то шел. Мох примят, на стволе молодой сосенки, к которой кто-то прислонялся (потоптались у корневища), остался мазок крови. Это могло означать что угодно (вернее, кого угодно). Теперь мы двигались с особой осторожностью. Но вскоре усталость заявила о себе. Мы стали расслабляться. Анюта ползала по полянам, тянула в рот какие-то незрелые ягоды, давилась. Бороться с этим явлением было бессмысленно – она бы просто растоптала меня. Я смотрел на нее с жалостью – сидела вся зеленая, давилась зелеными плодами (гармонии достигла). Желудок у нее урчал после этих трапез так, что оборачивались белки и бурундуки.
Мы сделали привал на поляне, я лежал трупом, наблюдал, как солнце уходит на запад, слушал, как в лесу скандалят птицы, вдыхал аромат диковинных ярко-желтых и оранжевых цветов, окаймляющих поляну.
Анюта стонала где-то рядом, охваченная новым приступом «метеоризма».
– Наша главная задача – до темноты найти подходящее местечко для сна, – глубокомысленно сообщил я.
– Нет уж. – Она вздрогнула, опасливо прислушалась к происходящим в желудке процессам. – Наша главная задача – справиться с диареей…
И так понеслась, что пятки засверкали!
