Пока остальные безучастно смотрели на распростертое на песке тело белокурой красавицы, Александр первым бросился на помощь беспомощному созданию и, не имея под рукой никаких средств воскрешения, стал покрывать лицо девушки бесчисленными поцелуями. Очевидно, в этой ситуации данный способ реанимации был самым актуальным, и буквально через несколько секунд Изольда, придя в себя, открыла затуманенные глаза. Вопреки ожиданиям, она не стала отталкивать нахала, который так бесстыдно воспользовался ее немощностью, а даже извлекла из этой ситуации приятную пользу – она снова закрыла глаза, изображая на лице крайнюю степень нервной усталости и напряжения. Это могло продолжаться бесконечно долго, не прерви эту сцену грубый голос развенчанного в прах горе-любовника Вольдемара Жозеффи:
– По-тас-с-с-куха…
На этот раз Изольда сознание не потеряла. Она поднялась, спокойно подошла к обидчику и, гордо выпятив подбородок, влепила своему бывшему патрону и партнеру по манежу звонкую и смачную оплеуху.
– Идиот, – зло сплюнул дрессировщик, пылая нестерпимым отвращением и к тому, что здесь сейчас происходило, и к тем, кто принимал участие в заключительном акте этого действия, закончившемся для него полным фиаско. – Наградила ж меня жизнь напарничком. Тряпка…
Тем временем Александр, оклемавшись от первого шокового появления своей чудом уцелевшей новой пассии, подошел к краю ямы, опустился на колени и слегка потянул за виднеющийся из-под песка край целлофана.
– А там тогда кто? – Он посмотрел на мокрый песок и медленно перевел взгляд на ожившую Изольду. – Я что-то ничего не могу понять, – растерянно пробормотал он.
– Не «кто», а «что», идиот. – Заметалин, презрительно скривив губы, соизволил просветить московского писаку. – И это стадо первобытных баранов сумело завалить такую операцию, – со злым сожалением произнес он и добавил: – Дураки – как на подбор…
– …С ними дядька Черномор, – донесся до присутствующих негромкий, но полный удовлетворенного торжества голос воздушной гимнастки. Вероника Гогоберидзе даже и не пыталась скрывать своей радости по поводу происходящего.
– С-с-с-стерва, – яростно прошипел дрессировщик, глянув на светящуюся от удовольствия гимнастку, и снова неделикатно оросил пляжный песок своей ядовитой слюной.
Наконец зазвучали последние аккорды финального действия, и два дюжих полицейских под тихий аккомпанемент Средиземного моря, ухватившись за концы целлофана и кряхтя от напряжения, извлекли из ямы огромный полупрозрачный пакет. Из поврежденной поверхности которого под ноги присутствующим одна за одной стали выскакивать маленькие пузатенькие баночки, заполненные… черной икрой.
Среди всеобщей тишины, как это и полагается в финале любого действия, к пакету подошел следователь. Сначала он заглянул внутрь надорванного пакета, прикидывая примерное число провезенной иллюзионистом и фокусником контрабанды, потом попытался приподнять свой улов, чтобы определить вес. Оставшись вполне удовлетворенным, он присел на корточки, поднял одну из банок, и долго изучал начертанные на крышке и этикетке знаки. Затем отправил изысканный русский деликатес обратно в пакет, к сотоварищам, и кивком головы приказал расторопным подчиненным отнести это вещественное доказательство в одну из машин.
– Я так и предполагал, – задумчиво произнес новоиспеченный Пинкертон, ни к кому конкретно не обращаясь. – Вполне обычная, я бы даже сказал – банальная история. Что в ней необычного, так это количество. Обычно везут несколько банок. Изредка – десяток штук. Но чтобы несколько десятков килограммов – это на моей практике происходит впервые.
– С почином, – мрачно поздравил следователя дрессировщик, – и с повышением по службе.
– Спасибо, – вежливо поблагодарил служитель закона и поинтересовался: – А где вы, господин Заметалин, раздобыли такую приличную партию? Насколько я знаю, даже по вашим российским меркам товара очень много. Сколько здесь килограммов? – обратился он к потухшему дрессировщику, который не желал вступать в полемику с фараоном. – Или, может быть, это ваша инициатива? – Он перевел взгляд на Вольдемара Жозеффи. Тот тоже благоразумно помалкивал. – Что ж, разберемся на досуге, – пообещал страж порядка, и, став в наполеоновскую позу, стал громко рассуждать, упоенный успехом.
– За один килограмм этого деликатеса, а это всего-то пять баночек, наши рестораторы готовы выкладывать по пять – пять с четвертью тысяч долларов.
Незнакомый с местными расценками Оршанский присвистнул от удивления.
– Да-да. – Следователь наконец нашел благодарного слушателя. – Особенно в период массового туризма. По моим предварительным предположениям, в этом пакете, – он ткнул указательным пальцем в сторону полицейских, укладывающих вещественное доказательство в салон только что подъехавшего бронированного автомобиля, – примерно килограммов пятьдесят. Не меньше. Вот и считайте сумму сделки.
– Получается почти четверть миллиона баксов! – ахнул Оршанский, быстро произведя в уме нехитрый математический подсчет. – Да за такие деньги они же тебя запросто могли убить, – ужаснулся Александр и нежно прижал к себе прильнувшую к нему белокурую красавицу-циркачку. – Если бы с тобой что случилось, – грозно начал он, – я не знаю, что бы я с ними сделал! – Он свирепо, словно голодный саблезубый тигр, посмотрел на поникшие головы дрессировщика и иллюзиониста.
– Я же говорила, что они – самые обыкновенные трусы, – к вполне счастливой парочке, сильно припадая на поврежденную ногу, подошла Вероника. – Их стихия – подлость, – добавила она презрительно, – подлость, предательство и мелкая пакость.
– Это все она! – внезапно взорвался дрессировщик, и крепкие руки охранников тут же цепко вцепились в арестованного. – Это она все подстроила! Мстила нам! Зар-р-р-р-раза, – прорычал он, уподобившись свому четвероногому подопечному Антону Павловичу.
– Конечно, милый. – Вероника с ласковой улыбкой изящной стервы обернулась к Заметалину. – Я поехала в Россию, я нашла и купила эту партию икры, – начала она убийственное перечисления фактов правонарушений, – я соорудила под твоей медведицей тайник, я обманула бдительных таможенников на обеих границах, и наконец, я сегодня закопала этот груз в прохладный и влажный песочек. И, заметьте, все это я проделала, практически не покидая пределов гостиницы и своего номера в ней. Мата Хари и та не смогла бы провернуть подобную операцию, – не преминула похвалить себя довольная гимнастка.
– Я не про икру, – не унимался дрессировщик, – я про медведицу. Гражданин следователь, это она, она выпустила животное на улицы города! – бросал обвинения Заметалин, то и дело толкая в бок своего во всех отношениях беспомощного компаньона, Вольдемара Жозеффи, ища у него поддержки хотя бы в эту, уже бесполезную минуту борьбы.
– Это исключено. – На сей раз Вероника улыбнулась следователю. – Я могу предоставить вам полтора десятка человек, которые засвидетельствуют, что в тот роковой вечер, когда из цирка сбежала медведица, – уточнила она, – во время выступления я сорвалась с каната и ни в тот вечер, ни на следующий день без посторонней помощи не могла ступить и шага, – для вящей убедительности она приподняла брючину, демонстрируя великолепные загорелые икры и перехваченную бинтами поврежденную лодыжку, – мне и сейчас еще больно наступать.
– Слова Вероники Гогоберидзе я могу подтвердить в любой форме, – официально вступился за воздушную гимнастку Оршанский. – Я в тот вечер как раз работал у нее на подстраховке, и все произошло на моих глазах. И по моей вине, – добавил он, извиняющее глянув на черноволосую прелестницу.
– Я все это знаю, – с достоинством всевидящего оракула ответил следователь, – я уже наводил справки. Работа у меня такая, – улыбнулся он, отвечая на возмущенный взгляд черных глаз воздушной гимнастки. – Уведите арестованных, – зычно распорядился он, и дюжие охранники повели к машинам сдувшихся, словно проколотый футбольный мяч, иллюзиониста и дрессировщика. Спустя несколько секунд хлопнули автомобильные дверцы, и обвиняемых, под охраной броневика с икрой и двух патрульных машин, повезли в полицейский участок. Их участи не завидовал никто.
– Кстати, – обратился к Оршанскому следователь, – я думаю, что завтра будет снята подписка о невыезде. Курите? – спросил он и с готовностью протянул Александру портсигар, выказывая свое расположение к русскому журналисту и как бы извиняясь за доставленные ранее неудобства.
– Спасибо, – принял Оршанский его извинения, и мужчины дружно пустили в южное небо по сизому
