пищеблока могли заткнуть рот Степанычу или погрозить розовым, в половину коровьего вымени кулаком.
Пересидел Степаныч в своей берлоге скверные времена, заодно не дав юродивому подопечному сгинуть от голода.
Россия приватизировалась, лихорадочно шуршала ваучерами, вкладывая их в расплодившиеся, как поганки после дождя, инвестиционные фонды. Финансовые компании, прочие «конторы» сулили баснословные прибыли.
Степаныч наплевательски отнесся к процессу приватизации, обменяв бумажки на полноценную жидкую валюту, поспешив пропустить ее через собственный желудок.
Комбинат в это время приходил в упадок. Узбекские хлопкоробы «белое золото» решили продавать англичанам за твердую валюту; потребители задерживали оплату за полученную продукцию, энергетики требовали «отстегнуть» по счету, и так далее.
Хирел комбинат – ветшали «Шпульки». Неожиданно начала трескаться хваленая финская черепица. Она лопалась с жутким шумом, точно профилакторий попал под бомбежку вражеской авиации. Исчезли толстозадые поварихи из пищеблока. Бассейн, в котором месяцами не меняли воду, напоминал зловонное озеро – результат страшной экологической катастрофы. Зимой из-за нехватки угля некогда уютные двухместные номера стали походить на камеры пыток, где заключенных подвергали истязанию холодом.
Степаныч начал подумывать о том, чтобы пустить стоявшие в холле бильярдные столы на растопку гаснущих печей котельной. Но, как и у всего хоть мало-мальски ценного в стране, у «Шпулек» появились новые хозяева и постояльцы.
Самоуверенные мужчины с лоснящимися физиономиями и суетливо бегающими глазами стали привозить сюда своих подружек. Сильно накрашенные девицы, одетые в юбки с разрезом почти до ягодиц, непрерывно визгливо хохотали и преданно прижимались к своим слоноподобным кавалерам. А те посасывали баночное пивко, вытянув губы трубочкой, точно новорожденные младенцы, и раздавали «на чай» зеленые купюры с изображением насупленных стариков в париках и без.
Любимое место отдыха тружениц сняли с баланса комбината, передав в распоряжение города. У предприятия не было средств для содержания дома отдыха. Его с готовностью принял под свою личную опеку только что избранный мэр – Петр Васильевич Хрунцалов. В своей программе он обещал отдать «Шпульки» для нужд здравоохранения. Забравшись в кресло мэра, он передумал, сделал профилакторий своей загородной резиденцией.
Партийные вечеринки не шли ни в какое сравнение с балами, закатываемыми мэром. Ни по количеству гостей, ни по объемам выпитого. Балы имели обыкновение плавно перетекать в оргии.
Степанычу поначалу нравился такой размах, тем более что и ему кое-что перепадало с барского стола. Он научился отличать «Смирновку» от «Абсолюта» и армянский коньяк от французского, попробовал впервые в жизни консервированных лангустов, приняв их за плохо приготовленный частик, залитый непонятным соусом.
Новые постояльцы пришлись ему по душе простотой обращения, щедростью, склонностью к неуемному потреблению спиртного. Так же быстро отставной майор в них и разочаровался.
Как-то под вечер подвыпившие друзья мэра решили поохотиться. Выйдя на балкон, они достали пневматическое ружье американского производства, навалились набитыми жратвой животами на перила и принялись палить по белкам. Лесные зверюшки были ручными. Степаныч сам кормил их с руки, именуя не иначе как своими рыженькими стервочками.
Пули разносили пушистых приятельниц бывшего майора вдрызг. Кровавые ошметки падали с деревьев.
Задыхающийся от быстрого бега Юрчик влетел в кочегарку, выплевывая из себя бессвязные фразы:
– …малышек твоих… злые они парни… спрячь Юрчика…
Степаныч отправился посмотреть, что так встревожило его подопечного, прихватив на всякий случай металлический прут, служивший ему для выемки шлака. Задумчиво прищурившись, он минут пять наблюдал за тупой бойней, устроенной друзьями мэра. Подобрав окровавленный комочек, бывший еще секунду назад непоседливым зверьком, кочегар перебросил мертвую белку с ладони на ладонь, словно она была горячей картофелиной, что-то пробурчал себе под нос и твердой походкой кадрового военного направился к гостиничным дверям.
– Твари, что же вы делаете? – С этим возгласом, взяв наперевес кочергу, Степаныч атаковал развлекающихся охотой с балкона.
Ударом приклада в лицо отставного майора уложили наземь. Четверо грузных мужиков топтали его ногами, поднимали за волосы голову теряющего сознание Степаныча, плевали ему в лицо. Устав бить, вся команда отправилась к холодильнику пропустить по банке пива и определить судьбу обнаглевшего кочегара. Кто-то изобретательный предлагал использовать его как живую мишень, кто-то попроще советовал сбросить с балкона и всем дружно помочиться на защитника животных.
– …Юрчик! Веришь, – делился потом Степаныч, – когда волосы клочьями выпадали, когда суставы наизнанку выворачивало, я не плакал. Терпел… А тогда, на балконе, слезы сами по себе лились. Меня, майора Советской армии, кабанье зажравшееся с дерьмом смешало! Из своих пипеток обгадить меня хотели! – Степаныч скрипел зубами, прикрывая ладонью глаза. – Холуи хрунцаловские… – Трясясь от бессильной злобы, он глубоко затягивался дымом дешевой сигареты, исчезал в сизом облаке.
Юрчик плаксиво кривил рот, сочувствуя другу, нашептывал что-то успокаивающее, подавая наполненный до краев стакан…
– Перебирай мослами! – Мужчина в дубленке ткнул пленного кулаком между лопаток.
Юрчика вели по крытому переходу. Он посапывал носом, не отваживаясь расплакаться в голос.
Его ввели через мужскую раздевалку в бассейн.
Зал был декорирован под уголок тропического рая. Здесь стояли кадки с пальмами в человеческий рост, фикусы, сквозь зеленую листву которых проглядывали привязанные разноцветными лентами ананасы. Вдоль бассейна стояли плетеные стулья под зонтиками. Столы прогибались под батареями бутылок, рядами блюд и фужеров. На одном из них стояла клетка. Большой попугай, чье оперение переливалось всеми цветами радуги, скосил на Юрчика недружелюбно поблескивающий глаз-бусинку.
В бирюзовой воде бассейна плавали фрукты: оранжевые апельсины, зеленоватые киви, ярко-желтые бананы, розовые манго.
Среди этой роскоши Юрчик выглядел особенно нелепо и смешно. Этакая пародия на человека.
– Петр Васильевич! Поймали монстра! – загоготал здоровяк, сбрасывая с себя дубленку.
Он подвел пленника к развалившемуся в кресле с высокой спинкой хозяину и устроителю торжества. Мэр, Петр Васильевич Хрунцалов, справлял свой сорок пятый день рождения.
– Ага! – Мэр растянул губы в улыбке. – Так это ты напугал Светика? Светуля, иди взгляни на своего поклонника. – Его живот заколыхался, точно наполненный воздухом аэростат.
Эта часть тела была у Хрунцалова поистине выдающейся. К нему более всего подходило незаслуженно забытое слово «чрево». Живот начинался почти от самых сосков груди, крутой волной ниспадая к бедрам. Жировые складки по бокам наслаивались одна на одну. Могучие ляжки не могли исправить непропорциональности. Казалось, этот человек состоит из живота, а все остальное – только дополнение.
Юрчик завороженно смотрел на эту колышущуюся гору.
– Нравится? – уловил его взгляд Хрунцалов, похлопывая себя ладонями по чреву. – Лучше носить горб спереди, чем сзади!
Толпа гостей одобрительно захихикала. Среди них не было людей атлетического сложения. Лайкра закрытых купальников у женщин не могла скрыть излишков жира и обвисших задов. Мужчины, за исключением Гриши, были копией Хрунцалова, только помельче габаритами.
– Светюник! Ты почему не хочешь познакомиться с мальчиком? – пьяно просюсюкал Хрунцалов.
– Петр Васильевич, – в тон ему отозвалась дама, испугавшаяся Юрчика. – Прикажите ему, пусть убирается! Это же дебил! – Букву «е» она произнесла как «э». – И у него наверняка вши.
– Так помой парня! В парилочку своди! – Мэр продолжал разыгрывать спектакль. – Ты у нас баба
