приступ клаустрофобии, не помогло и оформление подвала: тысячи листов папируса и распустившихся цветков лотоса, нарисованных на стенах и над дверями. Все выглядело так, словно банк нанял посредственного голливудского оформителя, чтобы тот расписал стены замысловатыми египетскими узорами, вызывающими ощущение вечности. Вышло наоборот: эти росписи создавали еще более гнетущее настроение.
Тоблер повел Аладара к полуоткрытой стальной двери. Над ней золотом по-немецки было выгравировано: «Сейф-накопитель». Аладар заглянул в комнату. Там было полно сундуков, картин и чемоданов разных размеров.
— Откуда все эти вещи? — прошептал Аладар.
— Боюсь, это знак непростого времени, в которое мы сейчас живем. — Тоблер завел Аладара внутрь, затем провел дальше по проходу между деревянными ящиками, чемоданами и картинами, которыми были завалены деревянные полки. — Со времен аншлюса здесь всегда полным-полно вещей.
— Это Пикассо? — Аладар в возбуждении указал на картину, прислоненную к полке справа от него. — А вон там Кандинский! — У стен стояло еще много других картин, аккуратно завернутых в бумагу и перевязанных бечевкой. На многих были написаны фамилии. Аладар заметил, что почти все фамилии еврейские.
Он попытался отодвинуть кожаный чемодан, преграждавший ему проход, но не смог сдвинуть его и на сантиметр. Попробовал поднять, чтобы убрать с дороги, но тот оказался слишком тяжелым.
— Nein! Hande weg![5] — крикнул охранник. — Не трогайте!
— Извините, — пробормотал Аладар. — Я не знал…
Тоблер коснулся его плеча.
— Ваши вещи вон там.
Он повел Аладара через комнату к забитой вещами полке.
Как и множество других коробок и сундуков, три чемодана Аладара были помечены маленькой свинцовой пломбой, которая скрепляла темно-коричневую бечевку, привязанную к ручкам. Охранник погрузил чемоданы на маленькую деревянную тележку и повез их из этой пахнущей плесенью комнаты. Аладар и Тоблер молча последовали за ним в большую, хорошо освещенную комнату с табличкой «Сейф».
На стенах были сотни металлических дверок с темными деревянными молдингами. Одни были маленькими, величиной с коробку для обуви, другие — размером с гроб. Тоблер подвел Аладара к большой дверке в дальнем конце комнаты.
Охранник передал Тоблеру маленький серебряный ключик. Точно такой же он вставил в одну из двух замочных скважин и подождал, пока Тоблер вставит свой. Одновременно они повернули оба ключа. Затем охранник открыл дверцу и вытянул похожий на нишу тайник со светло-коричневыми деревянными полочками. Он вынул свой ключ и, прежде чем уйти, что-то пробурчал на непонятном швейцарском диалекте немецкого.
— Что он сказал? — поинтересовался Аладар.
— Сказал, чтобы позвали его, как только будем готовы. Чтобы закрыть сейф, необходимы оба ключа. Таким образом, никто не может без ведома банка открыть сейф.
Тоблер присел у первого чемодана, лежащего на тележке.
— У вас есть ключи, чтоб их открыть? — спросил он.
Аладару пришлось дважды обшарить карманы, прежде чем он нашел ключи, которые Каталина дала ему в Будапеште.
Вставив ключ в замок, Тоблер быстро открыл вытертый кожаный чемодан, сломав маленькое венгерское клеймо, поставленное на верхней крышке. Он бережно поднял крышку.
— Вам повезло, что у вас есть связи в посольстве. Дипломатические курьеры — единственные, кто может перевезти сегодня вещи через границу. — Тоблер вытянул несколько аккуратно упакованных свертков. Все они были пронумерованы и перевязаны бечевкой.
— Это все служащие фабрики. Они воспользовались старыми связями Блауэров в посольстве, чтобы переправить ценности сюда. Я к этому не прикладывал руку. — Аладар сел на холодный каменный пол и наблюдал, как Тоблер открывает первый сверток.
Аладар отдавал себе отчет в том, что содержимое этих чемоданов уже побывало в чужих руках, но, похоже, все доехало целым и невредимым.
— Взгляните на это. — Тоблер передал Аладару маленькую деревянную шкатулку, инкрустированную слоновой костью и перламутром. — Она такая тяжелая.
— Посмотрим, что внутри. — Аладар расстегнул золотую защелку. — Кати наверняка спросит, все ли доставили в целости и сохранности.
Когда он открыл крышечку, на пол выпало несколько золотых слитков.
— Господи!
— Не беспокойтесь. — Тоблер наклонился, чтобы их поднять. — Они не бьются. — Он поднял на Аладара глаза и улыбнулся. — А если бы и разбились, это не имело бы значения. Золото продают на вес в любом виде.
Он положил слитки на верхнюю сосновую полку и начал разворачивать второй сверток.
Немного погодя Аладар открыл выдвижной ящик внизу коробки и обнаружил несколько антикварных часов. Двое были с эмалью, третьи имели серебряный гравированный корпус, четвертые — золотой. Он взял золотые часы и внимательно их осмотрел. Они имели прозрачную заднюю крышку, сквозь которую был виден часовой механизм.
— Никогда не знал, что у Блауэров столько ценностей. Наверняка все хранилось на фабрике. Ничего подобного я дома не видел.
— Взгляните! — Тоблер держал голубой войлочный мешочек и сделал знак Аладару, чтобы тот заглянул внутрь. — Наполеондоры.[6]
Аладар вынул горсть золотых монет.
— Вам доводилось видеть такие деньги? — Тоблер взял у Аладара одну монетку и поднес ее к свету. — Видите? Это Марианна.[7]
— Интересно, сколько они стоят? — Аладар опустил руку в мешочек и перебрал пальцами монеты.
— Думаю, не меньше нескольких сот тысяч франков.
Он достал маленький бархатный футляр и передал его Аладару.
— Тут что-то ценное.
Аладар открыл коробочку и обнаружил изысканное бриллиантовое колье. Даже при тусклом свете хранилища блеск камней впечатлял.
— Это я видел.
Коган вынул его из футляра и поднял вверх, чтобы получше рассмотреть. С каждого конца ожерелья свисали три подвески — три больших бриллианта грушевидной формы.
— Каталина надевала его в оперу в 1922-м. — Аладар провел пальцами по холодным камням. — Высший свет Будапешта пытался превзойти в элегантности венцев. В тот вечер, думаю, это ему удалось.
Он поднес колье к свету.
— Блауэры позволили мне сопровождать в тот вечер их дочь. В виде исключения. По крайней мере, они так считали. Уверен, они и предположить не могли, что их маленькая принцесса влюбится в сына бедного школьного учителя.
Аладар не сводил взгляда с колье, вспоминая, как сверкали эти бриллианты в тот вечер на шее у Каталины. Как она была счастлива. Как счастливы были они оба. Все казалось таким естественным, не
