«белых пятен», хотя «Мемориал» начал открыто агитировать за сооружение памятника жертвам репрессий, хотя остальной мир с волнением заговорил о новом советском руководстве, организация «Международная амнистия» знала имена шестисот узников совести, по-прежнему находившихся в советских лагерях, и подозревала, что на самом деле их гораздо больше[1882].
В их числе был Анатолий Марченко, который умер в декабре 1986-го в Чистопольской тюрьме во время голодовки[1883]. Его жена Лариса Богораз, приехав в тюрьму, увидела, что тело мужа охраняют трое вохровцев. Встретиться в тюрьме с кем-либо — с врачами, с другими заключенными, с начальством — ей не позволили. Чурбанов, единственный сотрудник тюремной администрации, который с ней общался, разговаривал с ней грубо. Он отказался сообщить причину смерти Марченко, выдать свидетельство о смерти, свидетельство о захоронении, историю болезни и даже его письма и дневники. С группой друзей и тремя вохровцами она проводила тело мужа до городского кладбища, где он и был похоронен[1884].
Хотя власти окружили смерть Марченко тайной, они, как позднее сказала Богораз, не смогли скрыть, что он погиб как борец.
«Его борьба длилась двадцать пять лет, и он ни разу не поднимал белый флаг капитуляции»[1885].
Трагическая смерть Марченко не была напрасной. Горбачева, возможно, подстегнула поднявшаяся по всему миру волна возмущения (заявления Богораз стали очень широко известны), и в конце 1986 года он наконец решил отпустить на свободу всех советских политзаключенных.
В амнистии, навсегда покончившей с советскими лагерями и тюрьмами для политзаключенных, было много странного. Самое странное, однако, то, что она привлекла к себе очень мало внимания. Ведь, что ни говори, это был конец ГУЛАГа, конец системы мест заключения, где в свое время содержались миллионы людей. Это был триумф правозащитного движения, на котором в течение предыдущих двух десятилетий было сосредоточено столько дипломатических усилий. Это был подлинно исторический переходный момент — и он остался почти незамеченным.
Иностранные журналисты, работавшие в Москве, дали на эту тему несколько разрозненных материалов, но из тех, кто написал книги об эпохе Горбачева и Ельцина, почти никто даже не упомянул о конце политических лагерей. Даже лучшие из многих талантливых публицистов и журналистов, находившихся в Москве в конце 80-х, были всецело увлечены другими событиями того времени — неудачными попытками провести экономическую реформу, первыми свободными выборами, изменениями во внешней политике, концом советской империи в Восточной Европе, концом Советского Союза как такового[1886].
Внимание жителей России было приковано к тем же событиям, и из них тоже мало кто заметил ликвидацию ГУЛАГа. Знаменитые в подпольном мире диссиденты вышли на свободу и увидели, что они больше не знамениты. Многие из них были уже немолоды и не могли идти в ногу с эпохой. По словам одного западного журналиста, работавшего в то время в России, они
«сделали себе имя, находясь в четырех стенах, печатая петиции на древних пишущих машинках на своих дачах, бросая вызов советской власти в халате за чашкой немыслимо сладкого чая. Они не были созданы для парламентских боев и теледебатов и выглядели совершенно сбитыми с толку тем, как резко переменилась страна за время их отсутствия»[1887].
Из бывших диссидентов, оставшихся в сфере публичного внимания, большую часть в первую очередь волновала теперь отнюдь не судьба последних концлагерей СССР. Андрей Сахаров, в декабре 1986 -го вернувшийся из ссылки и в 1989 году избранный делегатом Съезда народных депутатов, очень быстро начал агитировать за реформу собственности[1888]. Армянский политзаключенный Левон Тер-Петросян через два года после освобождения стал президентом своей страны. Многие украинцы и прибалтийцы, выйдя из пермского и мордовского лагерей, попали прямо в жаркую гущу своей национальной политики и стали всеми силами добиваться независимости[1889].
КГБ, конечно, заметил ликвидацию своих политических тюрем и лагерей, но даже руководители этой организации, похоже, не вполне понимали значение события. Читая немногие доступные официальные документы второй половины 80-х, поражаешься тому, как мало изменился язык «органов» даже на этой стадии их существования. В феврале 1986 года председатель КГБ Виктор Чебриков гордо заявил на XXVII съезде КПСС, что КГБ разоблачил
«ряд агентов империалистических разведок».
В последнее время, заявил он,
«определенные круги на Западе постоянно муссируют тему о мнимых нарушениях политических прав и свобод человека в Советском Союзе… Все это рассчитано на то, чтобы подогреть антиобщественные устремления отдельных отщепенцев из числа советских граждан…»[1890] .
Позднее в том же году Чебриков направил в ЦК записку, которая начинается с утверждения, что в последние годы была пресечена подрывная деятельность
«спецслужб империализма и связанных с ними враждебных элементов из числа советских граждан».
КГБ, по его словам, удалось «парализовать» деятельность Хельсинкских групп и других подобных организаций и даже добиться того, что за 1982–1986 годы более ста человек
«отказались от продолжения противоправной деятельности и встали на путь исправления».
Отдельные из них (Чебриков назвал девять фамилий)
«выступили по телевидению и в газетах с публичными заявлениями, разоблачающими спецслужбы Запада и бывших единомышленников».
Тем не менее несколькими фразами ниже Чебриков признает, что положение дел меняется. Чтобы понять масштаб изменений, надо читать внимательно:
«В нынешних условиях демократизации всех сторон общественной жизни, крепнущего единства партии и народа представляется возможность рассмотреть вопрос об освобождении в порядке помилования из мест лишения свободы и ссылки определенной части осужденных» [1891].
Словом, диссиденты так слабы, что больше не могут принести вреда, и в любом случае, как Чебриков заявил несколько ранее на заседании политбюро,
«чтобы быть уверенными, что указанные лица не будут продолжать заниматься враждебной деятельностью, за ними будет установлено наблюдение»[1892].
В отдельной записке он добавил, что, по данным КГБ, 96 диссидентов находятся на принудительном психиатрическом лечении. Те из них, доложил он,
