– Загляни под столик, – предложил Клим.
Сельникова заглянула, но ничего, кроме фанерной столешницы, не увидела.
– Там нет ничего, – разочарованно сказала она.
– Конечно, нет.
– А где?
Бондарев развел руками:
– Исчез, испарился.
Лада морщила лоб, затем глаза ее стали хитрыми-хитрыми, она нагнулась еще ниже и увидела под сиденьем стула Клима тускло поблескивающий пистолет. Оружие держалось непонятно на чем.
– Магнит?
– Нет, жвачкой приклеил. Забудем об этом. Когда я с тобой, то поневоле становлюсь нервным. Еще немного, и стал бы палить в безобидных ментов.
– Ничего себе, безобидные, человека арестовали, – возмутилась Лада, ей показалось, что Бондарев расстроен своей ошибкой, – не переживай, я испугалась больше. Сидела и думала: «Чего он медлит? Почему не стреляет?» Был бы пистолет у меня в руках, всю бы обойму расстреляла.
– Не думай, что убить человека так просто. Некоторые на это просто не способны.
– А я?
– С момента нашего знакомства я только и думаю об этом.
– Мог бы спросить и у меня самой.
Глава 13
Закатное солнце окрасило шатры колоколен, позолотило купола коломенских храмов. Ветер то налетал на старый парк с реки, то мгновенно утихал, и тогда деревья замирали, будто время останавливалось. Зеркальная поверхность Москвы-реки переливалась в лучах заходящего солнца.
Михаил Изидорович Хайновский сидел в раскладном деревянном кресле на носу прогулочного теплохода «Аэлита». К правому борту течением прибило всякую дрянь, на воде покачивались потускневшие от тины пакетики из-под чипсов и сухариков, сморщенные пластиковые пивные бутылки, размокшие окурки. Да и сам прогулочный теплоход уже не выглядел таким нарядным, выгорели на солнце цветные флажки, потемнели и потеряли блеск от городских кислотных дождей латунные поручни, на досках палубы подрагивали безвременно пожелтевшие березовые листочки.
Олигарх зябко повел плечами, вечерняя прохлада у реки давала о себе знать. Он поправил удочку, чуть потянул за леску, неподвижный до этого поплавок ушел под воду и вынырнул точно напротив носа корабля. Порфирьев вот уже битый час сидел у надстройки и не мог понять, какого черта его хозяин вместо того, чтобы заниматься каким-нибудь делом, словно буддийский монах, созерцает медленно текущую реку. Пара уток крутилась возле корабля в расчете на поживу, но от Хайновского им так ничего и не перепало. Мобильный телефон Михаила Изидоровича молчал с самого обеда, будто его выключили. Чем хуже шли его дела, тем меньше оставалось близких людей.
– Может, он и не приедет, – не выдержал Порфирьев.
– Приедет, – одними губами усмехнулся Хайновский, – если обещал, то приедет.
Николай Порфирьев бросил взгляд на будку у причала. Охранники расположились на улице, сидели на лавке и лениво отгоняли надоедливых комаров. Начальнику охраны стало не по себе, ему показалось, что из его жизни вынули стержень. Впервые за последние годы он толком не знал, что делать. Охранять хозяина? Но от кого? Не станешь же воевать с государством. А больше Хайновский, казалось, стал никому не нужен – превратился из преуспевающего энергичного воротилы в подобие пенсионера.
Семен Липский безбожно опаздывал, вот уже полтора часа, как он обещал подъехать к теплоходу.
«И что, если не приедет, то придется на палубе ночевать? Если не ладится, то уж во всем. Даже рыба не клюет», – подумал Порфирьев.
Его чуткий слух уловил звук автомобильного двигателя. Машины он различал по звуку не хуже, чем корабельный акустик вражеские подводные лодки.
– Едет на своем новом «Лексусе», и «Лендровер» в сопровождении, – обрадованно сообщил он Хайновскому.
Тот только голову повернул и прикрыл глаза. Начальник охраны не ошибся, на набережную выехали две машины: белоснежный «Лексус» и «Лендровер». Семен Липский коротко кивнул охранникам на причале и поднялся по трапу на борт. Хайновский, не поднимаясь из кресла, пожал ему руку.
– Выглядишь, Семен, неважно.
– Устал, – Липский провел тыльной стороной ладони по лбу, присел в свободное кресло.
Порфирьев, перехватив взгляд Хайновского, тут же скрылся с глаз.
– Солнце красиво садится, прямо в облака, – мечтательно произнес Михаил Изидорович, – сколько рассветов и закатов мы с тобой пропустили в последние годы, а, Семен? Ты когда последний раз рассвет встречал?
– Не помню уже, – растерялся Липский, он не мог понять, почему Михаил не трясет его, не торопится узнать новости.
– Я, пока тут сидел, тебя ждал, даже афоризм сочинил: «От плохих новостей не спасет даже отключенный телефон», – Хайновский рассмеялся нервным смехом.
– И к хорошим новостям не приблизит, – в тон ему добавил Липский, – с немцами уже подписали контракт на транспортировку нефти.
– Знаю, радио временами слушаю, новости по телевизору смотрю регулярно. Чего бы правительству и не подписать, если немцы свои бабки в нашу экономику вкладывают? Бизнес есть бизнес.
– Я только что от Братина, – Липский протяжно вздохнул, – он просил предупредить, что тебя завтра утром арестуют.
– И что мне делать с его предупреждением? – Михаил Изидорович вновь подтянул отплывший поплавок.
– Ничего не сделаешь. Охрану предупреди, чтобы сдуру пальбу не начали, хотя, я думаю, и Порфирьеву уже шепнули. В ФСБ старые кадры на учете надежно держат.
– Понемногу становимся цивилизованным государством, – скривился Хайновский, – что ж, от судьбы не уйдешь.
– Три группы захвата сформировали. Где бы ты ни был, они дом с самого вечера под наблюдение возьмут. Брать тебя решено на улице, когда в машину садиться будешь.
– А если я на метро поеду? – Хайновский барабанил пальцами по подлокотнику и хитро смотрел на Липского.
– Не время для шуток. Они и сейчас за тобой следят, – Семен оглянулся на прибрежные кусты, на зелень парка, – не усугубляй свое положение.
– Я человек мирный и законопослушный, но за свое постоять умею, – Хайновский поднял удочку, на леске болтался пустой крючок, – объели, сволочи. И ты, Семен, сволочь. Сдал меня, – неожиданно добавил он.
– Ты чего это, Миша… – пробасил Липский.
– Мы договаривались вместе держаться, а ты свой контрольный пакет акций государству уступил.
– Если бы не уступил, меня бы вместе с тобой посадили, – Семен начинал злиться.
– А мне не сказал. Я, как дурак, думал, мы вместе бой дадим. И Братин – сволочь, не получится у него на два фронта работать, уберут со временем.
– Миша, олигархами в России не рождаются, нас прежняя власть назначила, а ты решил, что можешь при новой власти свою игру вести. Вот и платишь по счетам.
– Все, что у меня есть, я своим умом и стараниями получил. И делиться просто так никогда не собирался. Особенно если у меня кусок хлеба изо рта рвут. Сдал ты меня.
– Считай, как хочешь, если бы я тебе другом не был, не приехал бы, не предупредил бы. И Братин – тоже.
– Ты теперь себе не принадлежишь, тебе сказали меня предупредить, ты и приехал, приказали меня убедить без боя сдаться, ты стараешься вместе с Братиным.
– Да, – вскочил с кресла Липский, – попросили, приказали, если хочешь, я и стараюсь. Мы уже себе не принадлежим, Миша. Когда денег мало, человек ими располагает, а когда денег много становится, то уже
