богатые радикалы? А мы шикарные молодые европейцы. И это радикальный шик. Ведь это и правда здорово, не так ли?
– Эпатируйте буржуев, – добавила Бубуль. – Скандальный успех. Старые игры – значит хорошие игры.
– Ты читала новости в Сети, Майа? Они называют нашу группу такими классными именами.
– «Дети-призраки», – угрюмо произнес Нико. – Терпеть не могу это название.
– Оно хорошо звучит по-французски, – не согласилась с ним Бубуль.
– А что плохого в кличке «Тусовка из “Головы”»? – не унимался Нико. – Мы всегда называли себя «Тусовкой из “Головы”».
– Неважно, как мы себя именуем, – поправила его Бенедетта. – Мы можем придумать какое-нибудь новое название. Мы творческие люди. Мы должны сами проводить свои рекламные акции. Мне нравится название «Иллюминаты».
– Это уже было, – по-прежнему упорствовал Нико.
– «Бессмертная молодежь», – предложила Бубуль.
– «Те, кто принимает Поля всерьез», – сказала Майа.
– «Богини-анархистки – разрушительницы космоса», – произнес Нико. – Плюс их бойфренды.
– «Подследственные», – втянулась в игру Майа. – «Потенциальные подсудимые».
– Какие-то дурацкие названия, – недовольно пробурчал Нико.
– Но все же лучше, чем у меня, – откликнулась Майа. – Я, сумасшедшая геронтократка на нелегальном положении, в конце концов испорчу вам жизнь.
Бенедетта аж присела:
– Какие глупости. И кто это говорит?
– Да любой так скажет. Потому что я сейчас тоже знаменитость. Пока никто не знал, кто я такая, моя судьба никого не волновала. Я могла делать все, что хотела, и никому до меня не было дела. А теперь – есть, и я в самом центре скандала. Я ваша пятая колонна, но у меня нет ваших благородных оправданий. Вы можете быть визионерами, фантазерами, но я – иностранка на нелегальном положении, растратившая ценные медицинские средства. – Майа прижала руки к груди. – После всего, что я сделала, мне сухой из воды не выйти. Я это знаю. Сама готова им сдаться, пусть меня арестуют.
Бенедетта задумалась.
– Наверное, ты полагаешь, что говоришь искренне и благородно, – неторопливо проговорила она. – Знаешь, ты не поняла нашу стратегию. Они конфисковали твой сетевой сервер и лишили нас доступа в твой дворец. Ну и что? Это ерунда, ведь теперь мы знаем наши возможности. Мы уже проникли в другие дворцы. Мы залезли в нутро к геронтократам. Старики больше не смогут от нас отделаться или спихнуть с дороги. Пусть только попробуют! Мы перевернем их мир вверх ногами.
– Нет, дорогая, это ты меня не понимаешь. Ты никогда не была геронтократкой, а я была. Им нет дела до твоей виртуальности. Им нет дела до сложных проблем с безграничным воображением. Они притворяются, будто им интересно, о чем ты думаешь. Потому что признаться в своем безразличии было бы невежливо. Но на самом деле никакие фантазии их не волнуют. Их волнует реальная жизнь. Их волнует ответственность. Они знают, что когда-нибудь умрут. Они знают, что ты будешь танцевать на их могиле. Они охотно простят тебе все твои поступки, пока у них хорошее настроение, и, в общем, они смирились с близкой кончиной. Но, дорогая, я-то не мятежница из будущего. Я бунтую сегодня. Я сейчас наступаю им на пятки.
– Майа, кончай болтать о политике по-английски и сделай то, о чем говорит Бенедетта, – попросила ее Бубуль. – Бенедетта на редкость хитрая и изобретательная. Ой, посмотри – Людвик. Он целует ее. – От волнения она перешла на французский.
Майа очень жалела о своем парике с переводчиком. Она потеряла его, когда бежала из пражской квартиры Жесковой. Она бежала, не думая о своих вещах, хотя не слишком о них и горевала. Больше всего ее огорчала пропажа фотографий. Ее снимки были неважными но лучшими из всего, что она сделала. Она аккуратно разместила их во дворце. Но теперь дворец принадлежал вдове.
Нико и Бубуль не терпелось увидеть Людвика, неожиданно стиснувшего в объятиях Ивонну. Они болтали и посмеивались. Даже Бенедетта проявила несомненный интерес. Если бы Майа даже переключила свое внимание на поток французских фраз, то, наверное сумела бы понять одно слово из десяти. Но без компьютерной установки в ухе эти молодые люди были от нее невообразимо далеки – поколение с иной культурой с другого континента. Поколение, отделенное от нее восьмьюдесятью годами.
По-своему она их знала: Поль, Бенедетта, Марсель, Нико, Бубуль, Юджин, Ларс, Жюли, Ева, Макс, Рене, Фернанд, Пабло, Люния, Жанна, Виктор, Берта, Энедуанна, которую обычно звали Геддой, сердитый бойфренд Берты – какое у него лицо! – Людвик, новый парень из Копенгагена, Ивонна, которая более или менее официально считалась девушкой Макса еще десять секунд назад, этот молоденький русский скульптор с двенадцатью пальцами, модный индонезийский тинейджер который так и рвался продемонстрировать свою ориентацию и недвусмысленно намекал на роман с братом Бубуль... Ее друзья были замечательны. Ей очень повезло, что она с ними познакомилась, застав их в той короткой, незрелой фазе, когда они в большей или меньшей мере были людьми. Они любили ее и любили друг друга. Но они любили друг друга, как должны любить друзья и возлюбленные, а их любовь к ней напоминала увлечение редкими и весьма наглядными старинными фотографиями.
Бубуль грациозно поднялась со своего лежака, улыбнулась сладкой улыбкой и отправилась подразнить Ивонну и Людвика. Нико двинулся вслед за ней, опасаясь, что она подшутит над ними бестактно, а еще потому, что хотел быть поближе к Ивонне. Язык тела многое говорил Майе. Язык тела был ветром, срывающим все покровы.
Бенедетта отбросила своими стройными длинными ногами раскинутое покрывало и повернулась к Майе:
– Знаешь, он посвятил Ивонне столько стихов, – с надеждой произнесла она, явно желая помочь друзьям. – Я чуть не плакала, когда их читала. Не могу поверить, что детская поэзия едва не заставила меня плакать.
