Как чудесно, что она столько всего потеряла и одновременно почти ничего не утратила. Подробности стерлись и теперь находились где-то далеко за гранью ее сознания. Но это не была слепая любовь матери к своему ребенку. Она почти не знала эту женщину и, однако, любила Хлою больше, чем могла себе представить.
Она давно не испытывала материнских чувств. Некогда материнство было реальной повседневностью, первичным человеческим долгом, требующим усилий, напряжения, преданности, отягощенным горькими расчетами и борьбой самолюбий. Но теперь все эти трудности исчезли. Их сдуло, как песок под напором ветра. Стоявшая рядом женщина в странном костюме, без сомнения, наполнила ее душу безграничой радостью. Одно только существование Хлои было вселенской победой. Она почувствовала, что идет рядом с бодхисатвой.
– Надеюсь, что ты помнишь Сухэйри? – спросила Хлоя. – Ну конечно, ты должна помнить.
– Вы прекрасно выглядите, Миа, – галантно обратился к ней муж Хлои. Индонезиец женился на Хлое сорок лет тому назад. Это было вдвое дольше того срока, в течение которого Миа могла руководить дочерью. Миа до сих пор ощущала холодок старой неприязни, в те давние времена чувство было куда сильнее и отчетливее. И хотя внешне она держалась вполне корректно, ее тогда привело в ужас, что дочь сбежала из дома с индонезийцем. Индонезийцы, народ, живший на множестве островов, сравнительно легко перенесли годы эпидемий. И достигли поразительных успехов в последующие десятилетия.
Но сейчас все осталось в прошлом. Хлоя и Сухэйри теперь были супружеской парой средних лет – им было по шестьдесят. Богатые, здоровые, они давно привыкли друг к другу. Они приехали из богатейшей страны мира и выглядели несколько высокомерными.
– Как вы нашли меня? – спросила Майа.
– О, мамочка, это было ужасно трудно. Мы использовали Сеть, полицию и все на свете. Куда мы только не обращались. И наконец подумали, что можно узнать у Мерседес. У твоей домработницы.
– Да, наверное, Мерседес должна была знать.
– У нее была правильная догадка. Мерседес сказала, что часто ругала тебя и теперь жалеет об этом. Она также думает, что ты совершила аморальный поступок, абсолютно аморальный, а ее просто осаждали журналисты, всем хотелось взять у нее интервью... ты же знаешь, как это бывает. Популярность.
Майа недоуменно пожала плечами.
– Боюсь, что не знаю. И что ж, я стала популярной?
– Мамочка, – начала Хлоя, – ты и правда это сделала? Я всегда понимала, что твоя невозмутимость лишь маска. Я всегда чувствовала, что ты притворяешься. Я всегда знала, что в один прекрасный день ты сделаешь что-то невероятное. Твоя проблема, мамочка, что ты никогда не могла соприкоснуться с настоящей духовностью.
Майа перевела взгляд на Сухэйри. Муж ее дочери был крепко сбитым, прагматичным азиатом. Типичным бизнесменом. Он был опорой семьи, каменной стеной. Он прекрасно исполнял свою главную жизненную роль. Сухэйри не спеша прогуливался в аккуратных шортиках по заросшей сорняками обочине шоссейной дороги далекой страны, в которой уже давно не был. Майа понимала, что эта встреча показалась ему очень забавной. Он считал, что у его жены на редкость чудные родственники. И был прав.
– А что вы об этом думаете, Гарри? – обратилась к нему Майа.
– Миа, вы замечательно выглядите, словно цветущая роза. Очень напоминаете Хлою в первый день нашего знакомства.
– Не надо этого говорить, – недовольно сказала Хлоя. – В твоих словах есть пять разных, но одинаково скверных намеков.
Сухэйри что-то сердито ответил по-малайски и ухмыльнулся.
– Мы пытались найти тебя в Сан-Франциско, – продолжала Хлоя. – Но врачи в клинике ничем не могли нам помочь.
– Я... э... слишком много хлебнула в клинике с этими врачами.
– Мамочка, тебе нужен медицинский контроль и забота. Так будет лучше для тебя. Я хочу сказать, очевидно, ты вложила все свои сбережения, когда согласилась на эксперимент, и все же...
– Я уже об этом думала. Действительно думала, – призналась Майа. – Если вернусь к этим мясникам, начну унижаться, покаюсь и стану жить под строгим контролем, как в тюрьме, то, вероятно, мне удастся улучшить мои медицинские показатели. Но знаешь ли, никакой пользы мне от них не будет. Эти врачи предвзяты и лицемерны. Я устала от них. Нет, я не обвиняю их во всем, что со мной случилось, но... ладно. А сейчас я занята. Мне надо еще многое сделать.
– Ну например?
– Я просто хочу путешествовать. Ходить по земле, любоваться ею, небом, звездами, солнцем. Ты же знаешь.
– Ты что, шутишь?
– И еще я буду фотографировать. Амишей, они так фотогеничны и любят сниматься. Я хочу сказать, что дети амишей выглядят как настоящие, нормальные дети, да они и есть нормальные дети, в них ничего не меняется... Амиши, которым около семидесяти лет... Естественный процесс человеческого старения. Это пугает, но это так интересно! И тем не менее это естественно и закономерно... Амиши великолепны. Наверное, если посмотреть их глазами, то я просто невообразимое чудовище, но они так добры и приветливы. Они смирились с нами, с постлюдьми. Будто сделали нам всем одолжение.
Хлоя задумалась.
– И что же ты будешь делать с этими фотографиями амишей?
– Ничего особенного. Пока что мои снимки – это куча хлама. Я не фотограф, а жалкий подмастерье, у меня скверная камера. Но это даже хорошо, мне нужно больше практиковаться. Особенно если речь идет о правильном фоне...
Сухэйри и Хлоя обменялись понимающими взглядами. Затем Хлоя сказала:
