– Жаль, что у вас нет сладкого, – нерешительно отозвался Платон. – От Мартина пахнет горем. У нас дома все очень плохо. И теперь мне так грустно из-за Мартина. – Он жалобно завыл.
Жители Сан-Франциско были в высшей степени терпимыми, цивилизованными и космополитичными людьми. Но Миа знала, что прохожие неодобрительно покосятся, если кто-то на их глазах доведет собаку до слез.
– Все в порядке, – утешительно сказала она. – Успокойся. Я пойду с тобой. Мы вместе пойдем к Мартину. Мы встретимся с ним.
Платон по-прежнему скулил и от огорчения не мог произнести ни слова.
– Отведи меня к Мартину, – приказала Миа.
– Хорошо, – с облегчением вздохнул пес и сразу перестал скулить. Приказ как будто успокоил его. – Я могу это сделать. Мне не трудно.
Он с облегчением повел ее к троллейбусу. Пес заплатил, они сошли через три остановки. Мартин Уоршоу выбрал себе дом в северной части Маркета, на Ноб-Хилл. Этот небоскреб из полихромных блоков был построен в 2060-х годах и устоял во время землетрясения. По меркам того времени он считался шикарным: фасад украшала яркая узорчатая черепичная облицовка, а окна и балконы с видом на залив громоздились в живописном беспорядке.
Внутри здания царило эйфорическое оживление. По замыслу архитектора холл был превращен в зимний сад, и от созревших апельсинов и авокадо – они росли в разноцветных горшках – исходил пряный густой аромат. Деревья тянулись ввысь, казались совершенно живыми, и это само по себе создавало хорошее настроение. На ветках копошились небольшие стайки щебечущих птиц.
Вслед за своим провожатым Миа вошла в украшенный росписью лифт. Они поднялись на десятый этаж и очутились на площадке, мощенной крупной каменной плиткой. Яркое освещение сюрреалистически копировало калифорнийский северный солнечный свет. На площадке кто-то вывесил белье, оно сохло на солнце и свежем ветру. Миа миновала просторную оранжерею, купила в магазине-автомате собачьи лакомства в помятом пакете. Платон чрезвычайно оживился, когда она предложила ему это угощение, по форме напоминавшее кости.
На каменном выступе у квартиры Мартина рос куст с пахучими ягодами. Тяжелая дверь распахнулась от удара собачьей лапы.
– Миа Зиеманн здесь, – громко объявил пес.
Гостиная сверкала чистотой и странно походила на старомодный номер отеля: пальмы в кадках, бюро из красного дерева, высокие медные торшеры, столик из тика со столешницей из прозрачного стекла без единого пятнышка и закрытые сосуды с разными орехами. Две большие крысы с контрольными воротничками сидели на столе и ели из мисок лабораторную пищу.
– Я могу взять ваше пальто? – осведомился Платон.
Миа сняла свое цвета палой листвы габардиновое пальто и отдала его псу. После долгих размышлений она все же выбрала костюм, привычный для походов по магазинам: сшитые на заказ брюки и блузку с длинными рукавами. Неформальная одежда должна была как нельзя лучше подойти для этого визита.
Пес легко передвинул подставку для шляп и начал проделывать с ней какие-то сложные маневры.
Миа повесила сумку.
– А где Мартин?
Пес провел ее в спальню. Умирающий лежал в кровати на высоко взбитых подушках в узорчатой японской пижаме. Он то ли спал, то ли был без сознания, худое морщинистое лицо, редкие сухие волосы растрепались.
Увидев его, Миа невольно отвернулась и была готова бежать из спальни. Желание вылететь из комнаты, как на крыльях, вылететь из дома, покинуть город было столь же сильным и непосредственным, как и любой свойственный ей эмоциональный порыв.
Но Миа не двинулась с места. При столкновении с жестокой реальностью неотвратимо надвигающейся смерти все данные ей советы и ее подготовка к визиту ровным счетом ничего не значили. Она стояла и ждала, когда у нее пробудится память, какая угодно память, и она сможет пережить эмоциональную встряску. Наконец она пришла в себя, лицо умирающего как будто сфокусировалось.
Миа не видела Мартина больше пятидесяти лет. А их роман завершился более семидесяти лет назад. Но перед ней был именно Мартин Уоршоу. Или, вернее, все, что от него осталось.
Платон потерся о руку Уоршоу своим холодным носом. Уоршоу шевельнулся.
– Открой окна, – прошептал он.
Пес нажал кнопку на полу. Занавеси раздвинулись, открыв высокие окна, и в спальню ворвались струи влажного тихоокеанского воздуха.
– Я здесь, Мартин, – сказала Миа.
Он в изумлении заморгал:
– Ты рано пришла.
– Да. Я встретила твою собаку.
– Я вижу. – Изголовье его кровати поднялось, и он оказался в сидячей позе. – Платон, принеси, пожалуйста, стул для Миа.
Собака схватила ближайший стул за гнутую деревянную ножку и неловко протащила его по ковру, пыхтя и поскуливая от усилий.
– Спасибо, – сказала Миа и села.
– Платон, – проговорил умирающий, – а сейчас, прошу тебя, успокойся. Оставь нас, не мешай. Ты можешь помолчать?
