Гаджиев невнимательно слушал жену, думая о своем. Позавчера хозяин отбыл в Турцию, оставив его здесь, как он выразился, «контролировать процесс». Теперь, несмотря на множество дел, было время поразмыслить. Хоть на короткое время капитан вышел из-под постоянного контроля хозяина. Жизнь и работу под началом Баграта Гасан всегда сравнивал с тяжелым прессом, который все время давит его, не давая возможности распрямиться. Теперь пресс остановился, пусть и ненадолго. Достав пачку сигарет, он закурил, выпуская дымок, который тут же рассеивался порывами ветра.
– Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал, – произнесла Лейла, внимательно глядя в лицо мужу.
– О чем ты, дорогая? – безмятежно поинтересовался Гаджиев.
– Я хочу, чтобы наш сын вырос другим. Чтобы он выбрался из этого зверинца. Уж если нам суждено плавать в море крови, то хотя бы Роберту мы должны обеспечить другое будущее.
– Конечно, дорогая, я разделяю твои опасения, – осторожно начал Гаджиев, – но что ты предлагаешь?
– Предлагать должен ты, как отец. Нужно вытащить его отсюда.
– Но как ты это себе представляешь? Ведь не можем мы все бросить. На что мы будем жить? Я отставной офицер. Да, сейчас у нас есть все, но если я уйду… Да и не отпустит нас никуда твой милый братец. Тебе что, напомнить, как он поступает с теми, кто хотел бы выйти из дела?
– Мы можем отправить Роберта учиться за границу.
– Я подумаю об этом, обещаю, – успокоительно сказал Гаджиев.
Тем временем от слишком сильного удара мяч взвился в воздух и, подхваченный сильным ветром бултыхнулся в море.
– Ребята, я достану! – крикнул Роберт и, как был, в шортах, бросился в спокойную воду.
– Роберт, стой! – во все горло заорал Гаджиев и с перекошенным лицом бросился за ним. Жена, привстав, взволнованно теребила бахрому своего платка.
Через несколько секунд Гасан вытащил из воды упиравшегося мальчика.
– Я же предупреждал тебя, чтобы этим летом в воду не лез! – Казалось, что от возбуждения Гаджиева хватит удар.
– Папа, ты же сам научил меня хорошо плавать. – Мальчик недоуменно посмотрел на отца. – Да и здесь же совсем неглубоко.
Лейла, как истинно восточная женщина, поддакивала мужу:
– Отец знает, что говорит, и ты не спорь. Он взрослый, лучше знает. Раз сказано – не лезь, значит, делай так, как тебе говорят.
– Но ведь вы же здесь, рядом, – пожал плечами Роберт.
– Все, хватит препираться!
– Роберт, давай сюда мяч! – кричали мальчишки.
– Ладно, иди, – успокаиваясь, произнес Гасан. – Но смотри – в воду чтобы не смел лезть.
– Хорошо, – беспечно кивнул мальчуган и, ударом отправив мяч своим товарищам, устремился вслед за ним.
Гаджиев, отдуваясь, снова присел на лавочку рядом с женой.
– Ты замочил ноги, – произнесла она.
– Ничего, – Гаджиев махнул рукой и облизал губы.
Женщина, глядя на радующихся детей, вздохнула:
– Роберт, сынок… – и тихо добавила: – Боже мой, я как подумаю о том, что и здесь начнется такое же. Повсюду дети, ты только посмотри. Они же такие, как и наш сын. Просто сердце сжимается. Мне их жалко.
Дети самозабвенно гоняли мокрый мяч, и каждый новый гол в «ворота» сопровождался криками восторга.
Гаджиев, глядя на ребятню, произнес, как бы отстраненно:
– Между прочим, если с твоим братом-выродком что-нибудь случится, ты – единственная наследница. Весь бизнес в Аджарии – твой.
– О чем ты говоришь, мне об этом даже думать страшно. – Огнем полыхнули глаза жены. – К тому же мне кажется, что он всех нас еще переживет!
– Как знать, как знать, – задумчиво произнес Гасан. – На свете происходят самые неожиданные вещи.
Взяв в руки тонкий прутик, он неспешно принялся то ли рисовать, то ли чертить на песке. Лейла машинально следила за его движениями. На песке возникали какие-то причудливые линии.
– Я тебя не понимаю, – наконец встряхнулась жена. – Аллах запрещает убивать безвинных.
Гаджиев ухмыльнулся, покачав головой:
– А кто это безвинный? О чем ты говоришь?
– Все безвинные, кого Аллах сам к себе не призовет, – строго сказала жена. – И только ему решать, когда придет этот час.
– Ну, ты все со своей философией, – поморщился Гасан. – Жизнь – это тебе не Коран. Она куда сложнее.
– Сложнее? – повысила голос Лейла. – А ты не думаешь, как все просто, когда представишь, что здесь начнется уже этим летом?
Гаджиев открыл рот, чтобы ответить, но тут сверху из-за перил променада послышался надтреснутый и сварливый женский голос:
– Да что это такое?! Я же говорила вам не кормить моего Максимилиана всякой дрянью! Вы бы сами такое ели?
Гасан с Лейлой, оборвав разговор, обернулись. У перил стояла претенциозно одетая дама. Лицо ее, и так не особо миловидное, было еще покрыто и толстым слоем косметики. На вид ей было лет за сорок, а смотрелась она подчеркнуто декадентски: сигарета в длинном мундштуке, претенциозная поза, нелепая прическа. Дополнял этот впечатляющий «ансамбль» томик стихов Волошина в руке.
Подобные экзальтированные психопатки – не редкость в волошинских местах, то есть в Коктебеле, но здесь, в этом убогом месте, где обитают лишь нудисты, наркоманы и дикари, она смотрелась нелепо. На поводке она держала собаку-водолаза.
Перед ней стоял безобидный на вид старичок, имевший неосторожность что-то скормить собаке.
– Я только хотел угостить вашего песика! – оправдывался он.
– Не надо! – жестко сказала дамочка. – Не надо портить мне собаку. Максимилиан берет только из моих рук. Вот заведите себе собаку, тогда и кормите.
– Еще раз прошу прощения, – развел руками старичок. – Так вашего пса зовут Максимилиан?
– Да, а что? – «Дама с собачкой» уже остывала и смотрела на старичка снисходительно.
– Откуда такое странное имя? Для собаки, я бы сказал, довольно оригинально.
– Проще всего назвать собаку Тузиком или Полканом, – насмешливо улыбнулась любительница Волошина. – Это каждый дурак может. А вот если дать нормальное, повторяю – нормальное имя, то это почему-то вызывает удивление. И после этого мы еще удивляемся, почему у нас такое общество. Просто смешно!
– Нет-нет, я просто хотел сказать, что…
– Максимилианом я назвала моего песика в честь Максимилиана Волошина, – перебила она старичка. – По-моему, не догадаться об этом, находясь в таких местах, просто невозможно. Впрочем, я сейчас уже ничему не удивляюсь. О времена, о нравы!
Она, смешно гримасничая, картинно развела руками.
– Поселок Коктебель, в котором поэт Волошин провел вторую половину своей жизни, находится всего в пяти километрах от Орджоникидзе, – с усмешкой вполголоса прокомментировал Гаджиев жене слова смешной дамочки.
– А что здесь должно произойти этим летом? – внезапно поинтересовалась женщина у Лейлы.
– Ничего особенного, – враждебно, исподлобья взглянула на нее Гаджиева.
– Так что же вы, милочка, людям голову морочите? – с вызовом уставилась на нее хозяйка собаки.
– Я вам никакая не милочка! – возмутилась Гаджиева. – Мы с вами вообще не разговаривали.
– А я с вами и не собиралась разговаривать, – презрительно фыркнула дамочка. – Нужны вы мне
