пути.
Ночью им спалось плохо. Ожидание, предвкушение и тревога, сливаясь в один общий нервный круговорот ощущений, не давали усидеть на месте, толкали вперед — к морю, к концу пути, к свободе: от прошлого и настоящего, от Гильдии и цепких лап Империи, от всех прежних, навязанных обязательств. Ведь там, на краю света, не будет больше темного мастера и его неудавшейся жертвы, не будет ахарки и имперского лорда — только два человечка, потерявшихся в холодной дикой земле.
И это хорошо.
— Мы ведь не опоздаем? — в десятый раз уже спрашивала Лая. — Ветров и бурь, вроде, не было пока. Значит, лед еще цел? Дьяволы! Знать бы, какой день сегодня!
— Если верить календарю, что вел старик на стене Храма, то последний день третьего зимнего месяца. Или уже первый день четвертого? — Эдан задумчиво смотрел на пухлые снежные тучи, затянувшие ночное небо, будто силясь угадать за ними положение луны и звезд.
Они сорвались в дорогу, даже не дождавшись рассвета.
Утром опять пошел снег. Лес закончился, впереди простерлось белое холмистое поле с чахлым гребешком кустарника в ложбинках. Крупные снежные хлопья лениво оседали на одежде, залепляли глаза, капельками стекали по лицу — но это не мешало путникам идти, почти лететь вперед: резво взбираясь на пригорки, из-за быстрого шага проваливаясь порой в сугробы, тяжело дыша и посмеиваясь друг над другом — раскрасневшимися, заснеженными от подошв мохнатых сапог и по самую макушку…
Пока с вершины очередного холма не открылась вдруг взгляду бескрайняя заснеженная равнина, гладко и бесконечно убегающая вдаль, сливающаяся впереди с серым зимним небом.
Волчий Перешеек.
Лишь где-то сбоку, разделяя землю и небеса, горизонт прорезала широкая черная полоса — воды Северного моря.
Ахарская тропа заканчивалась здесь, у ровной ледяной кромки.
Они пришли.
— Мы дошли! Мы успели! Мы дошли!
Полная необъяснимой, опьяняющей, всецелой радости, Лая закружилась на месте, ловя крупные снежинки на язык, — а потом вдруг с визгом бросилась Эдану на шею, прильнула к нему со всей силой своего восторга, покрыла быстрыми поцелуями улыбающееся лицо, горячо припала к таким родным губам.
Никогда еще нить ее жизни не была натянута так крепко — настолько, что все подрагивало да сверкало вокруг, и яростный, почти болезненный звон стоял в ушах…
Слава рухнула в снег, подвернув ногу, но даже не заметила этого. Темная, жаркая ярость гнала ее — вперед, туда, где в белой, холодной пустоте отчетливо видны были две человеческие фигуры. Все ближе, и ближе… Еще чуть-чуть — и она сможет без труда различить лица.
Слава припала к серому камню последнего из прибрежных утесов, вминая себя в снег и чахлый, кривой кустарник.
Чему-чему, а прятаться она за прошедшие недели научилась отменно! Пара внизу давно уже перестала ощущать даже тень ее присутствия! Или, может, здесь жрец постарался?
Вопрос промелькнул бесплотно в голове, совсем не задев сознания. Теперь все уже было не важно.
Она знала, что нужно сделать. Решимость выросла в ней давно — и плескалась теперь, почти переливаясь за край.
Если не сейчас, то никогда. Еще немного — и они уйдут: туда, на белоснежную замерзшую равнину, где ее темная фигура видна будет издалека. Она не сможет больше идти следом.
Слава достала арбалет — маленькую, серебристую игрушку Гильдии, — замерзшими пальцами потянулась за иголками. Укололась, зашипела — не от боли, скорее, по привычке. Рассыпала иглы в снег. Лихорадочно принялась собирать.
Но как только арбалет был заряжен, холодное спокойствие овладело ею. Скоро!
Слава прицелилась.
Вот она! Зеленоглазая ведьма, околдовавшая Белого Мастера. Десятая статья. Его смертный приговор. Из-за нее Огнезор пошел против своего долга, своей судьбы. Пошел против себя.
Но кому-то все равно нужно исполнить этот проклятый приказ! Пусть не ему. Она может сделать это за него.
Все просто.
Слава выстрелила…
Огнезор все еще крепко прижимал Лаю к себе. Не отрывая губ, не открывая глаз, он увидел вдруг, почувствовал тонкое плетение нитей (совсем, как в историях спятившей ученицы Милы!) — сиявшее над Лаиным лицом. Увидел, как лопнуло, оборвалось в момент их кружево, словно кто-то щелкнул ножницами. Услышал даже тонкий, металлический звук… И лишь потом понял, что это звук спущенной арбалетной пружины.
Лая дернулась, прокусив себе губу. Он ощутил ржавый вкус крови и ее тихий всхлип. Открыл глаза, и поймал изумленный, потерянный взгляд.
Затем боль — ее боль — вонзилась в него. И страх. И холод. И темнота… От потрясения он разжал руки, пальцы заскользили по ее пальцам, не встречая сопротивления, и она медленно — безмолвно и медленно, как сыплющие с неба белые хлопья, — опустилась в снег.
— Лая, — позвал Огнезор тихо, не решаясь поверить. Ни за что не веря в такое…
Все силы, что еще оставались, все знания, что принял от Лаи во время ритуала, он бросил к ней одним мощным целительным потоком.
Но тот бесполезно рассеялся, почти не коснувшись цели.
Огнезору не хватало умения.
Девушка не двигалась.
Он упал на колени, сорвал толстую меховую куртку, срезал шерстяную безрукавку — и застыл, глядя, как расползается по ее спине, по белому полотну рубашки, темное кровавое пятнышко.
Иглы не видно — слишком короткая. Достав до сердца, она вся осталась в теле.
Он не успел.
Иша смогла бы! Но он НЕ УСПЕЛ!
Смерть наступает мгновенно. Темные мастера не знают промаха.
Он сам учил Славу стрелять!
Лая мертва…
Огнезор все еще чувствовал связь. Так сильно, как никогда прежде. Но она исказилась, изменилась, в ней не осталось ничего хорошего или правильного. Лая билась и вопила в ней, пойманная в сеть предсмертной боли и страха. Плененная там навеки. Обреченная умирать вновь и вновь…
Чудовищный обман! Он знал, подозревал — но позволил это. Позволил старику сделать с ними такое!
Над ним стояла Слава. Огнезор теперь до боли ясно ощутил это — она не скрывала больше своего присутствия. Ей не нужно было больше прятаться.
Она стояла, смотрела — и уверенность все больше покидала ее.
— Что… ты… сделала… — глухо, хрипло вырвалось у юноши, сразу же утонув в снежной, кружащейся тишине, как в белом меховом покрывале.
— Я сделала то, что должно! Вместо тебя! — почти прокричала в ответ Слава, уже растеряв всю свою злую решимость, силясь вновь накрутить себя. — Теперь ты свободен от этого! От всего этого! Ты можешь вернуться, Огнезор!
Ответом ей было лишь молчание.
— Все закончилось! Все будет теперь так, как надо!
