Перелетев через ущелье, улары сели у самых верхних елок. До них не менее полкилометра, но хорошо видно, как они бродят по невысокой альпийской травке. В бинокль легко можно разобрать, как они поспешно ловят кого-то то справа от себя, то слева, или сделав два-три поспешных шага вперед.
Около часа кормились улары и постепенно ушли за елки, скрывшись с глаз. Чем же они там кормились? Это надо обязательно узнать!
Через полчаса, вытирая с лица пот, мы вскарабкались на крутой склон, где были улары. Вот и лужайка!
Оказывается, здесь, на утреннем солнцепеке, скопилось множество кобылок. Вот кого хватали улары! Об этом можно было догадаться и не залезая на такую кручу. Но где же сами птицы?
Они скрылись внизу за елками.
Однако под первыми елями никого нет. Посмотрим ниже.
Вдруг резкий крик, хлопанье крыльев, и из-под крайней ели в десяти шагах поднимаются улары. Эффектный взлет — и птицы, опустив свои полукруглые крылья, несутся, планируя, к россыпи, где они провели ночь. После них в воздухе осталось облако пыли: улары купались в сухой земле под елкой.
Но что это? Вслед за ними, полусложив крылья, откуда-то сверху стремительно понесся крупный сокол. Он был выше уларов и, «пикируя», развил значительно большую скорость.
Улары с разлету сунулись в камни россыпи и спрятались в них. Но одна птица отстала на несколько взмахов крыльев, и это оказалось для нее роковым.
Сокол ударил ее, пустив по ветерку облачко перьев своей жертвы. Улар перевернулся и начал падать на дно ущелья. Сокол развернулся, ударил вторично, схватил улара лапами и стал опускаться с ним вниз, скрывшись за поворотом горы.
Все это произошло за каких-нибудь два десятка секунд, но запомнилось на всю жизнь.
В стороне, по склону горы, чернеет среди альпийского луга полоска вспаханной земли. Кому же пришло в голову пахать на такой огромной высоте?
Это стадо диких кабанов выходило из ельников и в поисках корней разрыхлило почву среди зарослей герани.
Зиму кабаны проводят внизу, в ельниках, на склонах и солнцепеках. Летом заходят на альпийские луга, выше границ леса. Рытвища кабанов нередки летом и в арчовниках. Полосатые поросята появляются на свет среди скал и осыпей. Долго собирает самка сухую траву на солнцепеках и устраивает где-нибудь в расщелинах логово для своего потомства. Странно видеть этих жителей болотных и тростниковых зарослей среди скал, высоко в горах.
В альпийской зоне, на высоте двух тысяч метров сверкают синие высокогорные озера. Сюда редко залетают водяные птицы — тут нет рыбы.
На прибрежных камнях озера мелькнула мышка. С разбегу она вдруг сама бросилась в воду и, как камень, пошла ко дну… Не подумайте, что она покончила жизнь самоубийством! И это совсем не мышка — это водяная землеройка, или кутора.
Она прекрасно ныряет и плавает, ест водяных насекомых, лягушек, мелкую рыбешку, икру. На ее лапках жесткая шерстка образует длинные плавательные плоскости, которыми она гребет, как веслами.
Кугоры истребляют множество лягушек. Стремительно кидается кутора на свою жертву и впивается ей в затылок. В воде крупная, сильная лягушка тащит на себе «всадника», пока он ее не загрызет. На земле лягушка бежит от куторы с жалобным писком и стоном. Но едва кутора настигнет лягушку и только прикоснется к ней — с лягушкой делается столбняк: она мгновенно вытягивается, как мертвая, закрывает голову передними лапами и позволяет терзать себя, как угодно. Но если в этот миг что-либо отвлечет кутору и она на минуту оставит лягушку, та мигом вскакивает и удирает со всех ног.
Прожорливость маленькой куторы удивительна: за ночь она может съесть до семи лягушек.
Украшением высокогорных озер являются красные утки или атайки.
С первыми лучами солнца их крики несутся со скалистых уступов над тихой гладью воды. Это одна из красивейших уток. Медленное движение крыльев при полете и одинаковая окраска самца и самки приближают красных уток к гусям.
Но самое замечательное у этих уток — способность гнездиться высоко на скалах, далеко от воды. Раньше думали, что родители в клюве или в лапках перетаскивают отсюда на воду вылупившихся утят. Но, оказывается, утята сами отправляются в длинный и опасный путь. Прямо из гнезда пуховый птенец бросается вниз со скалы. Растопырив перепончатые лапы и отчаянно махая будущими крыльями, пуховым шариком птенец падает на камни. Он подпрыгивает подобно мячику и как ни в чем не бывало бежит дальше. Так он падает с уступа на уступ, бежит, снова падает и, наконец, добирается до воды. Ему ничего не делается от ударов о камни: так упруг его густой пух и легко тельце.
Интересно, что красные утки легче других уток привыкают к неволе и человеку.
На альпийских лугах и ниже, в ельниках, можно встретить самых крупных из наших оленей — маралов.
Старые самцы все лето проводят у самых снегов, спасаясь там от докучливых насекомых. Самки с телятами ходят тоже поодиночке и только изредка собираются по нескольку голов. Слабые, еще беспомощные телята весь день лежат где-нибудь в укрытии. Пятнистая шкурка хорошо скрывает их среди альпийских цветов и солнечных бликов. Здесь, высоко в горах, у маралов почти нет врагов.
За лето у самцов отрастают и костенеют ветвистые рога — их грозное оружие, впрочем, друг против друга. Громкий стук рогов далеко разносится по горам, когда два рогача яростно дерутся из-за скромных маралух.
Когда глубокие снега осенью, как белой шапкой, накроют вершины гор, маралы собираются табунами и пасутся по южным склонам гор, где нет снега. Ветви кустарников и сухая трава среди камней служат им кормом.
Ранним июльским утром, когда солнечные лучи еще только начали освещать вершины гор, тревожно закричали сурки. Они вскакивали на камни, вставали колышком и тревожно кричали, взмахивая хвостами. Из зарослей арчовника вышел медведь. Он шел вверх, в гору, мимо сурков, казалось, не замечая их.
Неистово крича, толстые зверьки с удивительным проворством ныряли в норы под камни. Но вот один сурок побежал по зеленой траве и скрылся в нору на середине лужайки. Поблизости не было ни одного камня.
Медведя как будто кто-то хлестнул бичом: он с места в карьер рванулся к этой норе, забавно подбрасывая куцый зад. Исподлобья, оказывается, он внимательно следил за сурками.
Воткнув по уши голову в нору, медведь долго нюхал и вдруг начал разрывать землю. Но делал он это не так, как собака, а по-своему, по-медвежьи. Зверь засунул переднюю лапу по самое плечо в нору и рванул вверх, выворотив сразу всю землю над норой и обнажив ее ход на целый метр. Понюхав, медведь снова засунул лапу и рванул вверх. Нора была не глубокая, но длинная (как потом оказалось, около двенадцати метров). Сурок нигде, видимо, не мог углубить свою нору, натыкаясь внизу на сплошные камни, — и это привело его к гибели. Метр за метром медведь разрывал нору, «вспахав» уже больше половины лужайки. Видно было, что нетерпение хищника нарастает. С каждым новым рывком он начинал глухо реветь. Рванет, понюхает — и ухнет басом. Опять рванет — и опять ухнет. Сурок теперь, конечно, уже где-то близко. Наконец, после очередного рывка правой лапой, медведь поспешно сунул в нору левую. Раздался захлебывающийся крик сурка — и все стихло. Медведь тут же на месте съел его и пошел к речке пить.
Небольшая горная речка с шумом стремительно неслась вниз по камням. На другом берегу ее росли елки. Что там заинтересовало медведя, сказать трудно: но он долго нюхал воздух, вытягивая шею и поводя круглыми ушами. Наконец, окончательно чем-то заинтересовавшись, медведь побрел на ту сторону, но опять по-своему, по-медвежьи, а не так, как это сделал бы любой другой зверь на его месте. Он встал на задние лапы и побрел через речку стоя, совсем как человек. Вода заклубилась белой пеной почти на уровне его «пояса», но стремительное течение оказалось бессильным сшибить зверя даже из очень неустойчивого положения. Он перебрел речку, опустился на четвереньки, встряхнулся и скрылся в ельнике.
Долго еще после этого тишина не нарушалась ни одним звуком. Наконец, на камне показался снова большой, толстый сурок. За ним еще и еще. Вскоре сурки высыпали из нор и начали пастись на лужайках, то
