Гуляй промолчал, уставившись единственным видящим глазом в лицо командира, словно силясь понять, догадался ли Дмитрий о его предательстве. Но Святой уже смотрел перед собой, и Вовка сомкнул усталые веки, снова погружаясь в забытье.
«КамАЗ» подбросило на ухабе. Грузовик оторвался всеми четырьмя колесами от земли, а когда снова коснулся твердой поверхности, Дмитрий резко сбросил скорость. Пилот вертолета, не ожидая подобного трюка, пролетел мимо и теперь пошел выписывать круг, разворачивая машину для последнего броска. До него наконец дошло, что он имеет дело с отчаянным парнем и дальнейшее затягивание развязки может закончиться не так благополучно, как предполагалось.
Вертолет двинулся наперерез «КамАЗу». Дмитрий не отрываясь следил, как он неотвратимо приближается, превращаясь из маленькой черной точки в гудящее, жалящее пулеметными очередями, раздутое насекомое. Единственным спасением для Святого было дотянуть до окраины села. Там среди домов и сараев он мог бы попробовать оторваться от преследователей, бросить к черту грузовик и дождаться вечера, если понадобится.
Расстояние между преследователем и его жертвой стремительно сокращалось. Но «КамАЗ» уже достиг покосившейся, лежащей одним концом на земле ограды при въезде в село. Черная тень проскользнула над грузовиком. В клочья изрешетив брезентовый тент, вертолет с надсадным гулом и яростью промахнувшегося хищника взмыл вверх над крышами хибар, выбирая место для новой атаки. В это время Святой, вдребезги рассадив подвернувшийся на пути сарай, юлой крутанулся по узким, словно игольное ушко, переулкам и выскочил в центре села, но уже почему-то по направлению ко дворцу Эмира. Местные лабиринты сыграли с ним злую шутку.
Матюгнувшись, Дмитрий ударил по тормозам. «КамАЗ» развернуло, и он застыл без движения на середине дороги между рядами похожих, как две капли воды, домов. Выскочив из кабины и оттащив к кирпичной стене Вовку, Святой прислушался. Назойливый стрекот доносился откуда-то сзади, с каждой секундой нарастая. Взгляд Дмитрия упал на ящик в кузове грузовика. Дорого было каждое мгновение. Откинув крышку, он извлек на свет гранатомет.
Когда же в конце улицы показался размытый от жары, похожий на мираж силуэт вертолета, Святой уже успел приготовиться к встрече с врагом.
Заметив брошенный «КамАЗ», вертолет устремился к нему, словно рассвирепевший бык на красную тряпку. Бортовой пулемет трещал не умолкая. Пилот едва удерживал дистанцию, чтобы не задеть крышу или опору электрического столба, показывая высшую школу пилотажа. Стоило отдать должное его талантам!
И тут, когда грузовик внизу полыхнул огнем и бесформенной грудой искореженного металла разлетелся на куски, из тени ближайшего дома навстречу вертолету шагнул человек. Он подставился под выстрел будто мишень в тире. Нужно было только потянуть за спуск. И Святой сделал это, не колеблясь.
Дмитрий успел заметить, как исказилось в истошном вопле лицо стрелка, а потом последовала ослепительная вспышка, и вертолета не стало. Железное чудовище, превратившись в огненный шар, серпом своих лопастей срезало край шиферной крыши и рухнуло на останки «КамАЗа».
Отбросив в сторону трубу гранатомета, Святой взвалил на плечи Гуляя и бегом, не останавливаясь, пустился к северной окраине села, туда, где их должен был ждать оставленный накануне вечером грузовик. Он бежал и чувствовал, как наливаются свинцовой тяжестью ноги и гудит спина от груза Вовкиного тела. Это был марафон между жизнью и смертью под палящими лучами солнца на краю света, когда позади остался кровавый кошмар бойни во дворце Эмира, а впереди ждала дорога назад.
Последний раз Вовка очнулся уже перед самой смертью, когда они, выбравшись из Волчьего угла, выехали на бетонку. Дмитрий спешил. Он выжимал из машины все, что возможно, и даже больше того. В нагревшейся на солнцепеке кабине, несмотря на открытые окна, было невыносимо жарко.
– Куда мы едем? – внезапно спросил Гуляй, еще минуту назад бывший без сознания.
Услышав вновь голос друга, Дмитрий неподдельно обрадовался:
– Обратно в город. Если повезет, успеем на самолет Сытых. Нет, придумаем что-нибудь другое. Главное, держись, не раскисай…
– Дурак ты, Святой, – прервал его ободряющий монолог Вовка. – Сказал бы сразу, что я скоро сдохну, а то все тянешь волынку, ходишь вокруг да около.
Дмитрий от неожиданности не знал, что ответить. А Вовка, помолчав, – видно было, что каждое слово стоит ему неимоверных усилий, – продолжал:
– Ведь я тебя, командир, там, во дворце, пришить собирался. И ты это понял, тогда еще понял, просто виду не подаешь. В благородного играешь. А мне твое благородство не нужно, и Пашке Дробину оно тоже больше не нужно…
Вовка захрипел, закашлялся. На губах выступила красная пена.
– Перестань… – попросил Дмитрий.
Гуляй отрицательно цыкнул.
– Не-ет! – процедил он. – Мне твоя правильность вот где сидит!
– Заткнись, Гуляй! – Святой повысил было голос, но тут же, взяв себя в руки, уже спокойнее сказал: – Это все в прошлом. Если бы ты хотел меня замочить, то замочил бы. А раз я жив, значит, не было по- настоящему у тебя такого желания.
– Было, командир, и какое! – зашипел Гуляй, брызгая слюной и наваливаясь изувеченной, с запекшейся кровью щекой на Димино плечо. – Он мне еще в Москве деньги предложил, чтобы я тебя и Пашку после всего и завалил…
– Кто он?! – Святой резко обернулся. – Кто?
Но Вовка, словно не слыша, продолжал:
– Плевал я на эти деньги! Мне себя проверить хотелось… И с вами хотелось очень… Чтобы опять, как раньше, как на войне: все вместе, плечом к плечу…
– Да не врал бы ты, – неуверенно возразил Святой. – Ну подумай, дурья твоя башка, какой из тебя ликвидатор?! Ты ведь и сам мог погибнуть в любой момент штурма дворца. Про это не подумал твой заказчик?
– Да ему, видно, плевать и на тебя, и на меня. На тебя у него толстенное досье – он про каждый твой шаг все знает. Думает, наверное, что если не я, то кто-нибудь другой тебя порешит, командир. Так что будь осторожен…
Дмитрий больше не перебивал, только сильнее, до хруста в пальцах сжимал руль.
– А знаешь, – Гуляй вдруг попробовал улыбнуться и не смог, – я ведь так решил: вернусь в Москву и козла этого порешу. Страшно порешу, своими руками, чтоб видеть, как он подыхает, чтоб слышать его предсмертные крики и хрипы. А после и себе брюхо вспороть собирался… Спроси – почему?
– Почему?
– Узнать очень хотелось, смогу через вас с Пашкой перешагнуть или нет. Если бы перешагнул и убил, значит, стал бы настоящим воином, с большой буквы, чтоб ни совести, ни сомнения… Перед таким нет преград.
Внутри у Дмитрия бушевал пожар. Ему было и больно, и радостно. Что бы сейчас ни плел Гуляй, но там, в спальне, он выстрелил не в Святого, а в охранника, и рукой его двигал тогда не ум, где-то уже порядком спятивший, а сердце. Значит, в сердце, в душе Вовка был за него с Пашкой, свой.
Дорога убегала из-под колес пестрой лентой. Мимо проносились воспаленные волдыри гор, будто весь этот край страдал проказой. От недавних дождей не осталось и следа. Посвежевшие было склоны успели потерять прежнюю привлекательность. Украшавшая скалы зеленая кайма увяла и пожухла. От жары воздух звенел, словно натянутая струна.
– Я умираю… – простонал Вовка.
Он напрягся всем телом, прогнулся, конвульсивно хватая ртом воздух, вцепился обеими руками в край сиденья, дико замотал головой, стремясь сбросить с себя невидимый, гнетущий его груз, и, жалобно охнув, повалился на бок. Послышался глухой стук: расслабившиеся мышцы шеи больше не поддерживали голову, и она ударилась о дверь. Хлынул поток крови, заливая кабину.
Вовка Гуляй умер.
Они сидели за столом и глушили водку. Пили, не просыхая, второй день. Вчера утром в
