— Весь смысл замкнутого матика в том, чтобы свести причинные отношения с экстрамуросом к минимуму, верно?
— Социальные, да. Культурные, да. И даже экологические. Однако мы дышим с ними одним воздухом, у нас за стеной грохочут их мобы — на чисто теорическом уровне никакого причинного разделения нет!
Ороло как будто меня не слышал.
— Если существует вселенная, совершенно изолированная от нашей — никаких причинных связей между вселенными А и Б, — одинаково ли течёт в них время?
Я задумался, потом ответил:
— Вопрос бессмысленный.
— Забавно. А на мой взгляд, вполне осмысленный, — сказал Ороло немного сердито.
— Ладно. Это зависит от того, как измерять время.
Он ждал.
— Зависит от того, что такое время! — Несколько минут я перебирал возможные пути к объяснению, но все они заводили в тупик.
— Ладно, — сдался я наконец. — Догадываюсь, что надо применить весы. Если у меня нет серьезных доводов в пользу какого-либо из ответов, я должен выбрать более простой. И самый простой ответ: во вселенных А и Б время течёт независимо.
— Потому что это разные причинно-следственные области.
— Да.
Ороло сказал:
— Что, если две вселенные — каждая такая же большая, сложная и древняя, как наша, полностью обособлены, но из А в Б как-то попал один протон. Довольно ли этого, чтобы на веки вечные обеспечить полное сцепление времени А с временем Б?
Я вздохнул, как всегда, когда попадался в расставленный Ороло капкан.
— Или, — продолжал он, — возможна пробуксовка времени — разрыв между причинно-следственными областями?
— Итак, возвращаясь к твоей беседе с мастером Флеком. Ты хочешь меня убедить, будто проверял, не прошла ли по ту сторону тысяча лет за наши десять?!
— А почему бы и не проверить? — Тут у него стало такое лицо, будто он хочет что-то сказать. Хитроватое. Я не стал дожидаться и спросил сам:
— О. Это как-то связанно с твоими россказнями про бродячий десятитысячелетний матик?
Когда мы были совсем юными фидами, Ороло как-то поведал, будто прочёл в хронике такую историю: однажды где-то в земле открылись ворота, вышел инак и объявил себя десятитысячелетником, отмечающим аперт. Это было смешно, потому что иначество в нынешней форме существовало (на тот момент) три тысячи шестьсот восемьдесят два года. Мы решили, что Ороло рассказал свою байку с единственной целью: проверить, слушаем ли мы урок. Однако, возможно, он подводил нас к чему-то более глубокому.
— За десять тысяч лет, если взяться, можно многое успеть, — заметил Ороло. — Что, если ты нашёл способ разорвать всякую причинную связь с экстрамуросом?
— Но это, прости, полная чушь! Ты их чуть ли не в инкантеры записал.
— И всё же, в таком случае матик становится обособленной вселенной и время в нём больше не синхронизировано с остальным миром. И тогда возможен разрыв причинно-следственных областей…
— Отличный мысленный эксперимент. Я понял. Спасибо за кальк. Только скажи: ты ведь на самом деле не ждёшь увидеть признаки РПСО, когда ворота откроются?
— К тому, чего не ждёшь, — отвечал он, — надо быть особенно внимательным.
— Есть ли в ваших вигвамах, шатрах, небоскрёбах или в чём там вы живёте…
— По большей части в трейлерах без колёс, — сказал мастер Кин.
— Отлично. Есть ли в них вещи, которые умеют думать, хоть и не люди?
— Когда-то были, потом они перестали работать и мы их выкинули.
— Умеешь ли ты читать? Именно читать, а не просто разбирать логотипы.
— Ими больше не пользуются, — сказал Кин. — Вы ведь про значки? Не стирать в отбеливателе и всё такое? Ну, на трусах.
— У нас нет трусов. И отбеливателей. Только стла, хорда и сфера. — Фраа Ороло похлопал рукой по ткани у себя на голове, верёвке у себя на поясе и шару у себя под задом. Убогая шутка на наш счет, призванная успокоить мастера Кина.
Кин встал и тряхнул плечами, сбрасывая куртку. Тело у него было худощавое, но жилистое от работы. Он развернул куртку изнанкой к Ороло и показал пришитые под воротом ярлыки. Я узнал фирменную эмблему, которую последний раз видел десять лет назад, только её с тех пор упростили. Под ней шла полоска из движущихся картинок.
— Кинаграммы. Они вытеснили логотипы.
Я почувствовал себя старым. Новое для меня чувство.
Ороло встрепенулся было, но при виде кинаграмм сразу потерял интерес.
— А, — вежливо произнёс он. — Ты говоришь прехню.
Я смутился. Кин опешил. Затем лицо его побагровело. Он явно себя накручивал, считая, что должен разозлиться.
— Фраа Ороло сказал не то, что ты подумал! — Я постарался хохотнуть, но вышел скорее всхлип. — Это древнее ортское слово.
— А похоже на…
— Знаю! Но фраа Ороло совершенно забыл про то слово, о котором ты подумал. Он совсем другое имел в виду.
— И что же?
Фраа Ороло увлечённо наблюдал, как мы с Кином обсуждаем его, словно отсутствующего.
— Он хотел сказать, что настоящей разницы между кинаграммами и логотипами нет.
— Как же так! Они несовместимы! — Лицо Кина уже приобрело обычный оттенок. Он глубоко вздохнул, задумался на минуту, потом пожал плечами. — Но я понял, о чём ты. Мы вполне могли бы и дальше пользоваться логотипами.
— Тогда зачем, по-твоему, от них отказались?
— Чтобы люди, которые сделали для нас кинаграммы, увеличили свою рыночную долю.
Ороло нахмурился и обдумывал услышанное.
— Это тоже похоже на прехню.
— Чтобы они заработали деньги.
— Хорошо. И как эти люди добились своей цели?
— Они старались, чтобы пользоваться логотипами было всё труднее и труднее, а кинаграммами — всё легче и легче.
— Как неприятно. Почему вы не подняли восстание?
— Со временем мы поверили, что кинаграммы и впрямь лучше. Так что, думаю, вы правы. Всё правда пре… — Он осекся.
— Можешь говорить. Это не плохое слово.
— Мне кажется неправильным произносить его здесь.
— Как пожелаешь, мастер Кин.
— Так о чём мы? — спросил Кин и сам ответил на свой вопрос: — Ты хотел знать, умею ли я читать, не это, а неподвижные буквы, которыми пишут по-ортски.
Он кивнул на мой лист, быстро покрывавшийся как раз такими письменами.
— Да.
— Мог бы, потому что родители заставляли меня их учить, но не читаю, потому что незачем, — сказал Кин. — Вот мой сын — другое дело.
— Отец заставил его выучиться? — спросил Ороло.
Кин улыбнулся.
— Да.
