человек и с автоматом наперевес двинулся в сторону Волкова. Он шел не прячась и улыбался, а «Калашников» в его руках строчил словно взбесившийся. И старлей отступил.
Палец Бокуна прирос к курку. Он стрелял, стараясь не глядеть на корчащегося в грязи Волкова, и только повторял:
— Быстрее, быстрее…
Волков беспомощно барахтался на дороге. Внезапно что-то сверкнуло, и столб пламени взметнулся на том месте, где мгновение назад был Андрей.
— Волков… — только и прошептал Анатолий.
— Не ной! — зло бросил командир. — Мы должны найти эту чертову кнопку.
Бокун хотел предупредить его, но Бендич был уже наверху.
— Командир! — Анатолий попробовал подняться и не смог.
А Бендич бежал по коридору в поисках кнопки.
И когда он достиг края бездны, его пронзительный крик заставил Бокуна зажать ладонями уши.
— Игорь! — прохрипел Анатолий. — Игорь!
Молчание. Порыв ветра за дверью донес странный шорох, словно кто-то крался вдоль стены.
— Солдат! Руки за голову и выходи сдаваться, — настаивал голос. — Думай быстрее. Я ждать не буду.
— Кто ты?.. — спросил Бокун.
— Ты, сучок, разговариваешь с Солодником Мхачители. Запомни это имя. И мой тебе совет: хочешь спасти собственную задницу — выползай наружу.
Бокун подполз ближе к двери, передернул затвор.
— Солодник, — как можно громче сказал он, — ты ведь пришел за стеклянными колбами, которыми набита эта гребаная лаборатория?!
— Угадал, солдат!
— Тогда получи… — выдохнул Бокун.
В тот момент, когда он дал очередь из автомата, небо вдруг раскололось, мир задрожал и со странным грохотом начал расползаться по швам. Все вокруг затянулось непроницаемой мглой.
Российский фронтовой истребитель «Су-24» с полным боекомплектом, перейдя в пике, разъяренной осой обрушился на «Красную Горку». Когда через четыре часа после назначенного срока отряд не вышел на связь, летчик запросил центр:
— Блиндаж, я Сто первый… Я уже на подсосе, что делать?! Метеоусловия ухудшаются.
— Сто первый, приступайте к нейтрализации… — просипели наушники гермошлема.
Делая круг за кругом, «Су-24» методично утюжил лабораторию авиабомбами, оставив на десерт пару высокоточных ракет. Набрав высоту, пилот несуетливо, словно на показательных маневрах, положил машину в боевое, атакующее пике. Высокоточная ракета «Х-59М», расправив крылья стабилизаторов, подмигнув пылающим оранжевым соплом, ушла в сторону тонувшей в облаках дыма лаборатории. Следом, оставляя за собой белый шлейф, ушла вторая ракета.
— Блиндаж, — докладывал летчик, — нейтрализация завершена… Беру курс на базу…
Ослепший, с набитыми невидимой ватой ушами и обгоревшей спиной, Бокун лежал, уткнувшись лицом в грязь. Его трясло как в лихорадке. Но он все еще жил.
Какая-то неведомая сила подняла его с земли, поставила на ноги и скомандовала: «Иди!»
И он пошел. Оглохший, слепой, пошел, потому что в спецназе Бокуна научили одному: выполнять приказы.
Бокуна подобрали незнакомые люди. Кто они были — абхазы, менгрелы, местные греки? Добравшись до Гудауты, Анатолий пришел к ограде 643-ге российского зенитного полка.
И ему опять повезло: отправили в Сочи, потом на самолете перевезли в реабилитационный центр под Москвой.
Допрашивать его приходили люди из прокуратуры, военной разведки. Но что он мог рассказать им о гибели командира и остальных?
И от Бокуна отстали. О нем попросту постарались забыть, как и о «Красной Горке».
Анатолий назвал свою болезнь «эффектом невидимки». Тебя не видят, не слышат, так, словно тебя и нет вовсе. Соседи по палате его не замечали, главврач забывал посмотреть на обходах. Бокун подолгу простаивал у окошка в столовой, ожидая своей порции, пока повариха, проворно работая черпаком с загнутой ручкой, разливала по тарелкам суп.
Мысль о том, что теперь придется вернуться домой, ни разу не пришла в голову Бокуну. Дома о нем тоже забыли, потеряли, как забывают старую, ненужную вещь, заброшенную на антресоли.
И когда пришло время выписываться, оказалось, что ему некуда ехать. Из госпиталя он пошел на вокзал, сел в первую попавшуюся электричку, чтобы через два часа выйти в незнакомом городке между Москвой и Ленинградом.
Полгода Бокун проработал грузчиком. Занятие это оказалось довольно прибыльным, особенно для человека, который мог рассчитывать разве что на пенсию по инвалидности. Анатолий прижился на железнодорожных складах, где рядом с бетонной глыбой вокзала за невысоким забором стоял длинный, выложенный красным кирпичом сарай.
В будке жили «железнодорожники» — каста, находящаяся на три ступеньки выше обыкновенных бомжей. У них было свое жилье, постоянная работа, чем ныне в городе мог похвастаться далеко не каждый.
Разгружать приходилось все, от угля до финских холодильников. Но обитатели зеленого фургона могли по праву считать себя специалистами узкого профиля, предпочитая спирт и его производные. Склады представляли собой что-то вроде перевалочной базы, на которой поставщики из-за рубежа сбрасывали алкоголь. Отсюда «огненная вода» распределялась по столице и Подмосковью.
«Тиры», груженные сорокалитровыми бочками со спиртом для подпольных разливочных заводиков, шли за город на авиационные склады.
От перекатывания бочек с фур в ангары к утру переставала разгибаться спина, а холод от бетонного пола пробирал насквозь. К тому же в такие дни «железнодорожникам» почти ничего не перепадало.
Другое дело, когда приходила партия шампанского или водки. Обычно это были вагоны. Их разгружали на складе рядом с вокзалом, выстроившись в живую цепочку: два человека внутри вагона, двое под навесом и еще двое — на складе. Картонные ящики с бутылками передавались из рук в руки. Иногда бутылки бились, отчего приходилось поддерживать намокшее дно. В воздухе стоял приторный запах муската и водки, а содержимое разбитых бутылок текло по рукам, пьянило до одури.
Как только начальство начинало замачивать с представителями таможни снятие пломб с груза, грузчики по одному перебирались в глубь вагона и там переливали в пустые пластмассовые бутылки «некондиционные» остатки. На какое-то время разгрузка прекращалась, но потом снова шла своим чередом, под громкий смех и шутки заметно повеселевших «железнодорожников».
Тогда-то Бокун впервые и увидел Спыхальского, хозяина одной из фирм, ввозивших в Россию алкоголь. Поляк отличался от остальных фирмачей умением хорошо одеваться, но при этом оставаться нарочито простым.
Анатолию Анджей показался хитрым, но не жадным.
Спыхальский тоже заметил новенького и какое-то время приглядывался к нему, имея на Бокуна определенные виды.
Однажды после удачно проведенного дела Спыхальский заглянул во времянку к грузчикам, чтобы «пообщаться с народом». Народ, как обычно, пил. Хозяин презентовал ящик водки по случаю праздника и уже собирался уходить, но услышал, как бригадир, мужчина лет под сорок, с тщательно зализанными назад волосами, под которыми предательски поблескивала плешь, взахлеб рассказывал полупридуманную- полуреальную историю Анатолия Бокуна.
— Я тебе говорю, — обращаясь неизвестно к кому, мусоля в толстых, с пожелтевшими ногтями пальцах огурец, кричал он, — голыми руками сотню уложил, не меньше. Весь Кавказ на уши поставил.
— Это кто? — Анджей остановился у порога.
— Новенький наш, Толик!
— Если он такой герой, — спросил Спыхальский, — чего же в грузчики подался?
