— Давно пора. Келли настаивала, при этом страшно ругалась и топала ногами. Она хорошая девочка, только очень решительная и горластая. Я старый, маленькая. Жара уже не для меня. Кроме того, я тысячу лет не видел, как цветет вереск. Мардж будет веселее со мной, Келли сможет отдохнуть от своих горлопанов. Я еще достаточно крепок для того, чтобы приглядеть за мальчишками в ее лагере.
— Но как же я? Джеки?
— Галчонок, жизнь идет. Ты не можешь вечно присматривать за мной. Джеки растет. У тебя своя жизнь. Да, насчет дома. Я переписал его на тебя.
— Но…
— Не надо. У Келли свой дом, большой, просторный, там всем нам хватит места. Дон показывал мне твою новую квартиру. Она хорошая, но нельзя всю жизнь жить по чужим углам. Мой кривой домишко все еще неплохо сохранился, вы с Джеки к нему привыкли. Живите.
— Я не могу…
— Морин, не зли старого деда. Разумеется, можешь. И никто тебя уже не спрашивает. Хватит все решать самой. Это моя воля. Не последняя, конечно, но моя!
Ошеломленная Морин вернулась в дом Фила и Сюзи, рассказала все Дону и Джеки. Джеки запрыгал по комнатам, вереща от восторга. Старый дом деда Джона был настоящей мечтой для любого мальчишки. Старинный, с голубями на таинственном чердаке, обставленный добротной мебелью, ровесницей века. Джеки там будет хорошо.
Дон только улыбался. Они ужинали и разговаривали. Словно семья…
Потом зашел разговор о Боливии. Как всегда, сквозь шутки проглядывали тоска и страх расставания. Морин нервничала все сильнее, поэтому изо всех сил старалась казаться веселой.
— Малыш, приедешь ко мне в Боливию?
— А как же.
— Там красиво. Джеки понравится.
— Не сомневаюсь. Джеки понравится везде, где не надо ходить
— Там такие леса…
— Ага. И вот такие москиты.
Уже ночью, лежа в постели, она изо всех сил кусала подушку, чтобы не разреветься в голос. Дон, лежавший рядом, ничего не замечал. Он думал о своем.
О том, как хорошо бы было увезти Морин и Джеки с собой.
— Представляешь, как бы мы там жили. Гуляли, охотились, собирали коллекцию бабочек — знаешь, какие там бабочки? Ездили бы на экскурсии. Там много очень древних поселений. Майя там тоже жили. Святилища, храмы Солнца… Я подарил бы тебе ожерелье из изумрудов. Твои глаза ярче, но все равно…
— Дон, перестань меня соблазнять красотами и чудесами. Я в жизни не выезжала так далеко.
— Если не считать переезда из Англии в Аргентину.
— Это не я сама, а родители. Это совсем другое.
— Все-таки ты должна поехать. И остаться там со мной.
— Я так не думаю, спасибо.
— Но почему?
— Потому что я не знаю испанского.
— Врешь.
— Вру. Хорошо, Джеки нужно ходить в школу.
— В Боливии, ты удивишься, есть школы. У меня контракт на два года, он сможет учиться.
Ты тоже, если захочешь.
— Перестань, Дон. Неужели ты думаешь, что я действительно могу вот так подхватиться и помчаться за тобой в Боливию, словно комнатная собачка?
— Сейчас разозлюсь! Неужели тебе не хочется рискнуть? Сорваться с места — и в путь?
— Не хочется. И еще мне не хочется…
— Помню, помню, быть женщиной на содержании. Значит, ты не поедешь со мной в Боливию? Я правильно понял?
— Правильно. Не поеду.
— Почему мне кажется, что ты сердишься?
— Я не сержусь, ирландец. Дай поспать.
— Не дам. Дам, но попозже. Сейчас у меня другие планы…
Утром она долго обдумывала вчерашний разговор.
Два года — не так уж и много. Джеки посмотрел бы другую страну, познакомился с культурой, с древней историей. Говорят, это очень полезно для маленьких детей, особенно для мальчиков.
Не сходи с ума. Здесь дом, учеба, школа, здесь жизнь, здесь ты пока еще хозяйка своей жизни. Там — жизнь Дона, его работа, его интерес, его судьба. Ты — всего лишь эпизод.
Все сказки кончаются. Кончится и эта. Будь смелой. Будь сильной. Ты ведь все знала с самого начала. С того самого, когда сама сказала «да». О чем же теперь жалеть? О том, что это лето было самым счастливым в твоей жизни?
Она варила кофе и кусала губы. Если бы Джеки был дома, было бы легче. Но Джеки уехал на уик-энд к школьному другу.
Дон спустился из спальни и заглянул в кухню.
— Я пошел бегать. Минут через сорок вернусь.
Неожиданно она почувствовала приступ дикой, неконтролируемой ярости. Мужчины! Через две недели он уезжает — и вот, пожалуйста, бодр и весел, идет бегать как ни в чем не бывало!
Морин распахнула окна настежь. Воздух был тяжелым и душным, налитым предчувствием грозы.
Ей нужен дождь. Настоящий, тропический, неукротимый ливень, очищающий, смывающий пыль с тела и напряжение с души. Нечто вроде изгнания бесов. Бесов, смущающих грешную душу Морин Аттертон.
Когда Дон вернулся, Морин почти успокоилась. Приготовила завтрак и сидела с чашкой кофе в руках, спокойная и веселая. Она собой гордилась.
После завтрака Дон отправился к своему ненаглядному дому, а она уселась за книги. Заниматься не хотелось, но она заставляла себя смотреть на малознакомые слова. Менеджмент… менеджментомаркетингоменеджмент… Господи, как же она его ненавидит, этот самый менеджмент!
Воздух к полудню сгустился до такой степени, что казался вязким на ощупь, Солнце стало красным, небо — тусклым. Морин услышала, как хлопнула входная дверь. Дон вернулся. Странно. Раньше семи он никогда не возвращался.
Она сбежала вниз. Потный, грязный и усталый Дон выглядел очень встревоженным.
— Малыш, не хочу тебя пугать, но очень похоже, что к нам идет торнадо.
— Торнадо?
— Да. Я уже видел такое. Если повезет, отделаемся простым ураганом. Пойду приму душ, пока есть время.
— А мне что делать?
— Свари кофе, а?
Она сварила кофе, дождалась Дона. Он пил, то и дело поглядывая в окно, а потом отставил недопитую чашку, торопливо закрыл все окна, опустил наружные ставни, запер двери, подошел к Морин и взял ее за руку.
— Мы идем в погреб. Пробки я выверну, чтобы не вышло пожара. Ничего не бойся. Возьми с собой одеяло и подушку.
— Дон, я в жизни не видела торнадо.
— И не увидишь. Их хорошо видно только на равнине. Здесь местность лесистая, так что он может подкрасться совершенно неожиданно. Судя по духоте, начнется с минуты на минуту.
Раскат грома был таким оглушительным и неожиданным, что Морин завизжала. Дон потащил ее за собой, и вскоре они уже сидели в погребе, среди старой мебели, в пыли и темноте.
Морин крепко прижалась к плечу Дона.
