Тут я заметила пчелиный рой, сидящий на ветке папайи. Монга взял ящик и, бесстрашно подойдя к жужжащей массе, стряхнул насекомых в импровизированный улей и с торжествующим видом прижал ящик к стволу дерева, в то время как его голое тело казалось черным от облепивших его пчел. Но ни одна из них его не ужалила. Все зрители были восхищены или напуганы, потому что мало кто из них, не исключая Генри, видел до этого пчел. Правда, позже Монга имел довольно глупый вид, когда обнаружилось, что он пытается кормить своих новоявленных питомцев холодной рисовой кашей.
Я была по-настоящему больна и до сих пор еще чувствую слабость. Когда Льюис ездил в Апию прошлый раз, он принял приглашение на обед к американскому консулу мистеру Сьюэлу. Я получила письмецо с просьбой присоединиться к компании и сдуру отправилась, не подумав о том, что реку сейчас вброд не перейдешь. Однако это было так. Я прошла долгий утомительный путь пешком и явилась туда полумертвой. Идти обратно у меня уже не было сил, так что мистер Сьюэл отправил нас на лодке к мистеру Мурсу. Ночью город и гавань неописуемо красивы. На следующий день мы вернулись в Ваилиму, и, как всегда, от переутомления я расхворалась и всю ночь мешала спать бедному Льюису, который давал мне опий. Но впервые в жизни это не сняло боль.
Я только что вернулась с огорода, где ползала по свежевскопанной земле, сажая петрушку. Во время этого занятия я сильно поранила себе руку лопаткой. Лафаэле не упустил случая: он мигом кинулся к какому-то ближнему растению, одновременно подозвал одного из подручных Генри и оторвал полоску от его лавалава в качестве бинта. Растерев листок пальцами, он согрел его над костром и наложил на место пореза. Жгучая боль исчезла как по волшебству и больше не возвращалась. Это уже второй раз я обязана медицинскому искусству Лафаэле. Я собиралась сегодня уволить и его и Монгу, но после лечения у меня не хватило на это духу.
Боюсь, что дела Шмидтов идут под гору. Вначале по приезде мы часто обменивались маленькими подарками. Я им – отборных яиц для наседки, немного сахару и т. п., они нам – то бананов из своего сада, то зеленых апельсинов и незрелой папайи, которые я принимала только из вежливости. И вдруг сегодня получаю счет за небольшую работу, проделанную для меня мистером Шмидтом, с включением стоимости их подарков.
Генри, по-видимому, обнаружил плантацию пуа note 47. Он притащил сюда столько деревьев, сколько смогла унести его бригада, и они посадили их у реки. При этом шел настоящий благодатный дождь, легкий и теплый, а не такой, как обычно, который налетает, точно северный шквал. Мы все ему очень рады из-за посадок и потому, что в цистерне кончилась вода. Пришел Пауль, у него разболелась нога от москитных укусов. Придется бросить записи и дать ему лекарства.
Нога Пауля почти зажила: помогла борная кислота, посыпанная прямо на болячки. Борная кислота – незаменимое средство в тропических условиях. Вернулся из Апии Льюис с неприятным сообщением, что женщина, на которой Генри испробовал свою плетку, – белая, некая миссис Белл. Весь город полон толков на этот счет и пророчит нам всяческие беды от Генри. Один твердит: «Он темного происхождения», другой: «Мне не нравится его лицо». Мистер Карразерс возмущен низостью Генри, проявившейся в том, что он ударил женщину. Но ведь нельзя забывать о различии обычаев у нас и у самоанцев. Здесь, если женщина нападает, она получает ответный удар, как и мужчина, и никто не видит в этом ничего позорного. Я рада, что это именно миссис Белл, потому что не думаю, чтобы среди белого населения Апии нашлась вторая женщина, способная предпринять такую атаку. Уверена, что нет.
Недавно миссис Белл ни с того ни с сего появилась в нашей единственной общей комнате, которая в течение дня считается неприкосновенной, так как там работает Льюис. Он очень холодно объяснил это леди, но она, нисколько не смущаясь, уселась со своей дочерью на веранде, заметив: «Не беспокойтесь, мне совершенно все равно, где быть». По-видимому, соскучившись от долгого сидения, они пошли за мной – я была в лесу на банановом участке, – благо дорога туда приятная. Там они удобно устроились на бревнышке, поджидая моего возвращения. Я распознала их еще издали, но, чтобы не ошибиться, спросила у юной леди, двинувшейся мне навстречу, ее имя.
– Мисс Белл, – ответила она, сияя, – разрешите представить вам маму.
Я резко остановилась и поглядела на женщину, все еще сидевшую на бревне, стальным взглядом.
– Боюсь, что я вторгаюсь, – заметила она, по-видимому слегка смутившись.
Я несколько секунд продолжала смотреть на нее и потом сказала: «Да, я очень занята».
Я не уверена, что этот разговор не послужил одной из причин столь энергичного нападения на Генри. Ей, верно, очень хотелось хлестнуть той плеткой по моему лицу. Что ж, я не желаю зла этой несчастной, а дочь ее мне даже искренне жалко, но я не хочу, чтобы такая особа, как миссис Белл, постоянно надоедала мне. Вчера Генри предстал перед туземным судьей и был приговорен к пяти долларам штрафа. Но сумму снизили до четырех, так как один доллар взыскивается с миссис Белл за то, что она в пылу боя разорвала пиджак Генри.
Только что прибыл почтовый катер и привез письмо от миссис Стивенсон, в котором она вскользь упоминает о Ллойде. Это первое известие о нем, дошедшее сюда. Но что стало с его собственными письмами к нам, хотелось бы знать? С колониальной почтой что-то ужасно неладно. Никто не получает писем кроме как через Сан-Франциско. Пришло также письмо от Нелли note 49 с сообщением, что мой дом, который предполагалось снести, сгорел; сгорела даже изгородь, находившаяся от него на порядочном расстоянии. У меня там оставались два сундука с вещами, не представляющими никакой ценности. Но мне они очень дороги. Боюсь, что все это пропало, включая портрет прадедушки note 50.
Я уволила Монгу, к неописуемой радости Лафаэле. Утро провела на огороде, прореживая и пересаживая репу. Пробный рядок петрушки, которую я посеяла, в хорошем состоянии. Взошли разные сорта фасоли, но горох погиб во время последнего ливня. Семена какао, высеянные в корзинки с землей, дали всходы, и многие другие семена тоже пустили зеленые ростки.
В воскресенье наши лошади показали, на что они способны, но с той поры ведут себя прилично. Накануне миссис Шмидт сказала мне, что видела, как «вожди» перескакивали через ворота. Казалось невероятным, что крупные ломовые лошади способны на такой прыжок, но рассказ миссис Шмидт подтвердил и Лафаэле, который тоже видел, как «конь-девочка иди сверху». Мы с Паулем поспешили прибить над обоими воротами по доске в надежде, что «вожди» не сообразят и сочтут это непреодолимым препятствием. Льюис отправился в Апию (он и сейчас там), а я осталась дома. Примерно в одиннадцать пришли пешком земельный комиссар мистер Мэйбен и американский вице-консул мистер Блэклок. Мы сидели на веранде, и я как раз передавала им печальную повесть о лошадях. «А вы взгляните на обоих серых, – сказал мистер Блэклок, – готов спорить, что они замышляют недоброе».
Я обернулась, но увидела только, что оба «вождя» мирно стоят под деревом.
– Уверяю вас: они готовят какую-то каверзу, – настаивал Блэклок, – поглядите только, с каким заговорщическим видом они сдвинули головы. Вместо того чтобы пастись, они устроили тайное совещание.
