— Не придурки, скажешь? Возьми Мидуэй! Идеальный пример.
— Ну, я был рад, когда мы выиграли сражение, — осторожно замечает Лоуренс.
— А тебе не показалось немного
— Ладно, — говорит Лоуренс. — Я возмутился, докладную написал. Наверное, из-за нее сюда и попал.
— Так вот, мы, англичане, ничуть не лучше.
— Да?
— Если бы ты узнал, что мы творим в Средиземном море, ты бы ужаснулся. Это скандал. Преступление.
— Что мы там творим? — спрашивает Лоуренс. — Я говорю «мы», а не «вы», потому что теперь мы союзники.
— Да, да, — нетерпеливо отвечает Алан. — Так утверждают. — Он замирает, проводит пальцем вдоль цепей схемы, рассчитывая в уме индуктивности. — Ну, мы топим конвои. Немецкие конвои. Топим направо и налево.
— Конвои для Роммеля?
— Да. Немцы грузят топливо, танки и боеприпасы в Неаполе и отправляют суда на юг. Мы их топим. Топим почти все, потому что взломали итальянский шифр C38m и знаем, когда они выходят из Неаполя. А последнее время мы топим
Тьюринг щелкает на своем изобретении тумблером. Пыльный конус из черной бумаги, привязанный к плате бечевкой, противно верещит. Конус — это репродуктор, надо думать, из радиоприемника. Алан берет ручку от метлы с длинной проволочной петлей на конце (вдоль палки к плате тянется провод) и проводит ею на уровне пояса, пока петля, как лассо, не повисает перед Лоуренсом. Репродуктор вопит.
— Отлично. Реагирует на твою пряжку, — говорит Алан.
Он ставит конструкцию на сухие листья, роется в нескольких карманах и, наконец, вытаскивает листок, на котором печатными буквами написано несколько строчек. Лоуренс узнал бы листок где угодно: это дешифровальная ведомость.
— Что там у тебя, Алан?
— Я записал подробные инструкции, положил в пузырек из-под амфетамина и спрятал под мостом, — говорит Алан. — На прошлой неделе я забрал пузырек и расшифровал инструкции. — Он машет листочком в воздухе.
— Какой шифровальный системой ты пользовался?
— Моей собственной. Хочешь, попытайся взломать.
— А почему решил выкопать именно сейчас?
— Это была предосторожность на случай немецкого вторжения, — говорит Алан. — Теперь, когда вы вступили в войну, нас точно не оккупируют.
— И много ты зарыл?
— Два серебряных слитка, Лоуренс, каждый на сумму примерно сто двадцать пять фунтов. Один должен быть совсем близко.
Алан встает, вынимает из кармана компас, поворачивается лицом к северу и расправляет плечи. Потом поворачивается на несколько градусов.
— Не помню, учел ли я магнитное склонение, — бормочет он. — Точно! Ладно, все равно. Сто шагов на север. — Алан углубляется в лес. За ним идет Лоуренс, которому поручено нести металлоискатель.
Доктор Тьюринг может ехать на велосипеде и, не прерывая разговора, считать обороты педалей. Точно так же он может считать шаги и разговаривать. Впрочем, не исключено, что он просто давно сбился со счета.
— Если все, что ты говоришь, правда, — произносит Лоуренс, — то мы наверняка допрыгались. Руди должен был сообразить, что мы взломали их коды.
— Существовала неофициальная система, которую можно считать предшественницей подразделения 2701, или 2702, или как там мы его называем, — говорит Алан. — Когда мы хотим потопить конвой, то посылаем самолет-разведчик. Разумеется, наблюдение — не настоящая его цель, мы и без того знаем, где конвой. Цель — пролететь так близко, чтобы его заметили. Тогда с корабля отправляют радиограмму, что их засек самолет службы наблюдения. Когда мы после этого их топим, немцы не удивляются — во всяком случае, не настолько удивляются, чтобы понять истинное положение дел.
Алан останавливается, сверяется с компасом, поворачивает на девяносто градусов и начинает идти на запад.
— По-моему, это мертвому припарки, — говорит Лоуренс. — Насколько вероятно, что союзный разведчик, посланный наугад, случайно заметит все до одного конвои?
— Я уже подсчитал и готов поспорить на любой из моих серебряных слитков, что Руди подсчитал тоже, — отвечает Тьюринг. — Вероятность очень мала.
— Значит, я прав, — говорит Лоуренс, — и, судя по всему, мы допрыгались.
— Может быть, еще нет. Пока все на волоске. На прошлой неделе мы потопили конвой в тумане.
— В тумане?
— Туман висел весь день. Засечь конвой с воздуха было нельзя. Эти кретины все равно его потопили. У Кессельринга, ясное дело, закрались подозрения. Тогда мы сфабриковали сообщение (зашифрованное кодом, который, мы точно знаем, нацисты вскрыли) к вымышленному агенту в Неаполе, в котором благодарили за информацию о конвое. С тех самых пор гестапо прочесывает портовые районы Неаполя — ищет нашего человечка.
— Значит, пока пронесло.
— Да. — Алан резко останавливается, забирает у Лоуренса металлоискатель и начинает водить петлей по поляне. Петля постоянно задевает о ветки и гнется, так что ее приходится выпрямлять, но упорно молчит, если только Алан для проверки не подносит ее к пряжке у Лоуренса на ремне.
— Дело страшно тонкое, — задумчиво произносит Алан. — Некоторые офицеры ПСС в Северной Африке…
— ПСС?
— Подразделений спецсвязи. Они передают данные «Ультры» в полевые штабы и следят, чтобы их там уничтожили. Так вот, некоторые из них, узнав из «Ультры», что в обеденное время будет немецкий авианалет, пришли в столовую с касками. Когда авианалет произошел в указанное время, многих заинтересовало, как они догадались прихватить каски.
— Безнадега какая-то, — вздыхает Лоуренс. — Почему же немцы до сих пор не догадались?
— Нас это удивляет, потому что мы знаем все и наши каналы связи свободны от шума, — говорит Алан. — У немцев каналов связи меньше, а шума в них больше. Если мы не будем постоянно делать явные глупости, скажем, топить конвои в тумане, они никогда не получат однозначного доказательства, что мы взломали «Энигму».
— Забавно, что ты помянул «Энигму», — говорит Лоуренс, — потому что этот канал содержит огромное количество шума, из которого мы ухитряемся извлекать массу полезной информации.
— Именно поэтому я и беспокоюсь.
— Ладно, я, как могу, постараюсь одурачить Руди.
— Ты-то справишься. Я беспокоюсь из-за тех, кто выполняет операцию на местах.
— Полковник Чаттан представляется вполне надежным. — Лоуренс понимает, что успокаивать Алана бесполезно. У него просто такое настроение. Раз в два или три года Уотерхауз проявляет светский такт, и сейчас как раз такой случай: он меняет тему. — Значит, займешься секретной телефонией для Рузвельта и Черчилля?
— В теории. Сомневаюсь, что из этого выйдет что-нибудь практическое. В лабораториях «Белл» есть система, основанная на том, что форму сигнала разбивают на несколько диапазонов… — И Алан углубляется в рассказ о телефонных компаниях. Он выдает развернутый доклад о теории информации в приложении к
