стражей исламской революции, чью форму им пришлось позаимствовать. Толстые губы важного иранца посинели от волнения. Он панически боялся, что русский майор не сдержит своего слова и прямо сейчас пристрелит его. Комбат забросил автомат за спину, криво улыбнулся.
– Как обещал, так и сделаю, – заверил он трясущегося от страха иранца и на время потерял к нему всякий интерес.
Авдеев уже переоделся в свое и аккуратно складывал иранский камуфляж.
– Ты чего микроавтобус изувечил, изверг? – заглядывая сквозь провисшее лобовое стекло, строго выговорил лейтенанту комбат.
– Я ж по колесам, товарищ майор, – развел руками Авдеев.
– Ага! А стекло кто высадил?
– Ну… увлекся немного, нельзя же было дать ему уйти.
– Эмоции для спецназовцев – непозволительная роскошь.
– Абсолютно верно, товарищ майор, но только во время выполнения задания. А мы тут, как бы это помягче выразиться… вроде как в самоволке.
– Смотри у меня, Авдеев. Если что не так, отвечать придется, – незлобно бросил Батяня и потянулся.
Иранец стоял у джипа, втянув голову в плечи. Его охранники тоже ждали своей участи.
– А с ними что делать? – поинтересовался Авдеев. – Может, британцам наводку дать?
– Уж если давать, то лучше американцам. Они своим военным разрешили иранских лазутчиков на территории Ирака уничтожать без суда и следствия. Вот только не знаю, касается ли это новое положение и Афганистана. Хрен с ними, отпустим. Все-таки с Ираном Россия более-менее дружит.
– Дружит, – иронично проговорил Авдеев, – против Америки. В гробу я хотел видать таких друзей.
Майор Лавров приблизился к иранцу, подцепил пальцем застежку рубашки.
– Слушай сюда. Такие, как ты, только страну свою позорите. А потом еще удивляетесь, что переругались с половиной цивилизованного мира. Есть нормальные люди, а есть бандиты, – он, не глядя, указал большим пальцем через плечо на тела талибов, – хороший бандит – мертвый бандит. Так что в будущем будь поразборчивее с друзьями, а то и под замес попасть можно.
Слово «замес» Батяня произнес по-русски, не сумел подобрать английский аналог, тем не менее иранец прекрасно его понял. Комбат разбил прикладом рацию в джипе, один за другим раскрошил на камнях спутниковый и мобильные телефоны иранцев. При каждом ударе важный сановник светлел лицом, понимая, что казнь отменена.
– Оружие ваше заберем с собой. Не люблю, когда стреляют в спину… Ну что, Авдеев, холодное пиво под таранку становится все ближе и реальнее.
Лавров вытащил стропорез и разрезал веревки, которыми были связаны охранники иранца.
– К рассвету вас здесь не должно быть.
Один из стражей исламской революции смело посмотрел русскому майору в глаза.
– Не успеем.
Комбат удивленно вскинул брови.
– Причина?
– Похоронить надо. Иначе их кости шакалы по пустыне растянут.
– Добро. – Жесткое выражение исчезло с лица комбата.
Перед ним стоял не враг, а такой же военный, как и он сам, заботящийся о погребении единоверцев.
– Помощь не потребуется? – примирительно поинтересовался он.
– Нет. Мусульман должны хоронить свои.
– Ребята! – крикнул комбат десантникам, стоявшим у вездехода. – Оставьте-ка им шанцевый инструмент.
Кирка и две саперные лопатки легли на капот джипа. Важный иранец потупил взгляд, проклиная себя за то, что не он первый вспомнил о погребении единоверцев.
Пошли уже третьи сутки, как неулыбчивый полковник российского ГРУ прибыл на заставу. Два ряда колючей проволоки отделяли узбекскую землю от афганской – такой же пыльной и каменистой. Если со стороны Узбекистана госграница еще неплохо охранялась, то на афганской стороне за все три дня гээрушник не увидел ни одного человека в военной форме. Хотя узбекский командир заставы и уверял, что погранцы у афганцев имеются. Неулыбчивый гээрушник откровенно скучал. «Дыра» здесь была страшная. Глядя на местные реалии, невольно на ум приходило афористическое изречение: «Граница – это воображаемая линия, отделяющая воображаемые права одного народа от воображаемых прав другого».
Вот уже и третий день ожидания подходил к вечеру, а вездеходы с десантниками все не появлялись. Надежда на то, что больше не придется ночевать в душной комнатке на панцирной сетке, улетучивалась с каждой минутой. Полковник не мог взять в толк, почему опаздывает майор Лавров, которого ему предстояло встретить на этом участке границы. Он сделал последнюю затяжку, зло бросил короткий окурок во вкопанную двухсотлитровую металлическую бочку.
Узбекские пограничники – молодые сельские ребята – уже привыкли к присутствию странного гостя. Полковник на секунду задумался и предложил угощаться – протянул открытую пачку. Половина сигарет мгновенно исчезла. Гээрушник неторопливо двинулся к щитовому домику, где ему отвели комнату. Обстановка была более чем скромной: кровать с серым колючим одеялом, тумбочка, обшарпанный письменный стол, потертый стул. Все это покрывал ровный слой пыли, которую нанесло ветром в открытую форточку за день. Маленький кипятильник, опущенный в литровую банку, весело засвистел, пустил пузырьки. На дно граненого стакана лег пакетик с чаем. И тут ожил массивный телефонный аппарат без диска. Полковник подхватил трубку и услышал долгожданное:
– …Прибыли, я сейчас за вами заскочу.
Неулыбчивый гээрушник вырвал штепсель из розетки.
За окном скрипнули тормоза армейского «уазика». Даже не дожидаясь, пока уляжется пыль, полковник забрался на заднее сиденье, пожал руку командиру заставы.
– В десяти километрах к западу на границу вышли. Мигом домчим.
Полковник, неплохо знавший местные дороги, только хмыкнул.
– Они навстречу нам едут, – исправился командир заставы.
«Уазик» мчал по ухабистой рокаде вдоль границы – взбирался на пригорки, мчал по спускам, аж дух захватывало. В сгустившихся сумерках наконец мелькнули фары вездеходов.
– Здесь и подождем, – бросил полковник водителю.
«УАЗ» съехал с дороги. Спокойствие южной ночи нарушал надрывный звук двигателей БМП. Пыхнув черным дымом, вездеходы остановились. Батяня легко спрыгнул с брони, козырнул и принялся докладывать, но тут же закашлялся. От пыли першило в горле. Полковник оборвал официальное обращение.
– Ну, майор, с возвращением. Пусть пока еще и не на родину, но уже ближе. Чего это ты со своими бойцами на броне катаешься?
Лавров сперва прополоскал рот, сплюнул, а затем жадно припал к фляжке. Кадык дергался на небритой шее.
– Где ближайшая таможня? – хрипло осведомился комбат, поздоровавшись с командиром заставы.
Российский полковник недоуменно посмотрел на Батяню. Мол, какие такие формальности? Все договорено.
– Автоматы и боеприпасы собрался декларировать? – Неулыбчивый все же усмехнулся.
– Я в этих тонкостях не очень-то разбираюсь, но если что-то декларировали при вывозе, то и при ввозе отметить надо. Не зря же я с бойцами на броне трясся, пыль глотал.
Заинтригованный гээрушник заглянул в распахнутый задний люк БМП. Лавров посветил фонариком. В пропахшем соляркой чреве боевой машины тесно стояли контейнеры с музейными ценностями.
– Они самые?
– Они… – подтвердил комбат.
Гээрушник тихо присвистнул.
– Может, чего и не хватает, не знаю. Из тех, кто их в Иран вез, никого в живых не осталось, чтобы
