Наконец широкий след вывел их к большой дороге, которая вела на Холивуд, и здесь потерялся. И когда немного дальше след этот снова появился на снегу, Дик с удивлением заметил, что он стал гораздо уже и что снег на нем не так хорошо утоптан. Очевидно, воспользовавшись хорошей дорогой, сэр Дэниэл разделил свой отряд на две части.
Так как шансы были одинаковы, Дик поехал прямо по главному следу. Через час он был уже в самой чаще леса. И вдруг общий след разделился на две дюжины отдельных следов, разбегавшихся во все стороны.
Дик в отчаянии остановил коня. Короткий зимний день подходил к концу; солнце, угрюмое, темно- красное, медленно опускалось за голыми сучьями деревьев; тени, бежавшие по снегу, растянулись на целую милю. Мороз жестоко кусал кончики пальцев. Пар вздымался над конями, смешивался с застывающим дыханием людей и облаком летел вверх.
– Нас перехитрили, – признался Дик. – Придется в конце концов ехать в Холивуд. Судя по солнцу, до Холивуда ближе, чем до Тэнстолла.
Они повернули налево, подставив красному щиту солнца свои спины, и направились к аббатству. Но теперь у них уже не было дороги, хорошо утоптанной врагами. Теперь им приходилось медленно пробираться по глубокому снегу, поминутно утопая в сугробах и беспрестанно останавливаясь, чтобы обсудить, куда ехать дальше. И вот солнце зашло совсем; свет на западе погас. Они блуждали по лесу в полной тьме, под морозными звездами.
Скоро взойдет луна и озарит вершины холмов; тогда легко будет двигаться вперед. Но до тех пор каждый необдуманный шаг мог сбить их с правильного пути. Им ничего не оставалось, как расположиться лагерем и ждать.
Расставили часовых, очистили от снега небольшое пространство и после нескольких неудачных попыток разожгли костер. Воины уселись вокруг огня, делясь скудными запасами еды, и пустили фляжку вкруговую. Дик выбрал лучшие куски из грубой и скудной пищи и снес их племяннице лорда Райзингэма, сидевшей под деревом в стороне от солдат.
Она сидела на попоне, закутанная в другую попону, и смотрела на огонь. Когда Дик предложил ей поесть, она вздрогнула, словно ее разбудили, и молча отказалась.
– Сударыня, – сказал Дик, – умоляю вас, не наказывайте меня так жестоко! Не знаю, чем я оскорбил вас. Правда, я увез вас силой, но дружески; я заставляю вас ночевать в лесу, но моя поспешность происходит оттого, что надо спасти другую девушку, такую же слабую и беззащитную, как вы. И, наконец, сударыня, не наказывайте себя и съешьте что-нибудь. Даже если вы не голодны, вы должны поесть, чтобы поддержать свои силы.
– Я не приму пищу из рук, убивших моего дядю! – ответила она.
– Сударыня! – вскричал Дик. – Клянусь вам распятием, я не дотронулся до него!
– Поклянитесь мне, что он еще жив, – сказала она.
– Я не хочу лукавить, – ответил Дик. – Сострадание приказывает мне огорчить вас. В глубине сердца я считаю его мертвым.
– И вы осмеливаетесь предлагать мне еду! – воскликнула она. – А! Вас называют сэром! Вы убили моего доброго дядю, и за это вас посвятили в рыцари. Если бы я не была дурой и изменницей, если бы я не спасла вас в доме вашего врага, погибли бы вы, а он – он, который стоит дюжины таких, как вы, – он был бы жив!
– Подобно вашему дяде я делал все, что мог, для своей партии, – ответил Дик. – Если бы он был жив, – клянусь небом, я желал бы этого! – он одобрил бы, а не порицал меня.
– Сэр Дэниэл говорил мне, – ответила она, – что видел вас на баррикаде. Если бы не вы, говорил он, ваша партия была бы разбита; это вы выиграли сражение. Значит, это вы убили моего доброго лорда Райзингэма! И, даже не умыв рук после убийства, вы предлагаете мне есть вместе с вами? Сэр Дэниэл поклялся погубить вас. Он отомстит за меня!
Несчастный Дик погрузился в мрачное раздумье. Он вспомнил старого Арблестера и громко застонал.
– И вы считаете, что на мне лежит такая вина? – сказал он. – Вы, защищавшая меня? Вы, подруга Джоанны?
– Зачем вы вмешались в битву? – возразила она. – Вы – вне партий, вы всего только мальчик, только ноги и туловище, не управляемое разумом! Из-за чего вы сражались? Только из любви к насилию!
– Я и сам не знаю, из-за чего я сражался! – вскричал Дик. – Но так уж водится в английском королевстве, что если бедный джентльмен не сражается на одной стороне, он непременно должен сражаться на другой. Он не может не сражаться, это неестественно.
– Тот, у кого нет своих убеждений, не должен вытаскивать меч, – ответила юная леди. – Вы, сражающийся случайно, – разве вы не мясник? Войну облагораживает только цель, а вы, сражавшийся без цели, опозорили ее.
– Сударыня, – ответил несчастный Дик, – я вижу свою ошибку. Я слишком поторопился... я действовал преждевременно. Я украл корабль, думая, что поступаю хорошо, и этим погубил много невинных и причинил горе одному бедному старику, встреча с которым, словно кинжал, пронзила меня сегодня. Я добивался победы и славы только ради невесты, и вот чего я достиг! Из-за меня умер ваш дядя, который был так добр ко мне! Увы, я посадил Йорка на трон, а это, быть может, принесет Англии только горе! О сударыня, я вижу свой грех! Я не гожусь для этой жизни. Как только все кончится, я уйду в монастырь, чтобы молиться и каяться до конца дней своих. Я откажусь от Джоанны, откажусь от военного ремесла! Я буду монахом и до самой смерти стану молиться за душу вашего бедного дяди...
Униженному, полному раскаяния Дику вдруг почудилось, что юная леди рассмеялась.
Подняв голову, он увидел, что она, озаренная костром, смотрит на него как-то странно, но совсем не сердито.
– Сударыня! – воскликнул он, полагая, что смех только послышался ему, хотя ее изменившееся лицо внушало ему надежду, что он тронул ее сердце. – Сударыня, вам мало этого? Я отказываюсь от всех радостей жизни, чтобы загладить зло, которое я причинил. Я своими молитвами обеспечу рай лорду Райзингэму. Я отказываюсь от того дня, когда я был посвящен в рыцари и считал себя счастливейшим молодым джентльменом на земле!
– О мальчик, – сказала она, – славный мальчик! – И, к величайшему изумлению Дика, она сначала очень нежно отерла слезы с его щек, а потом, точно подчиняясь внезапному побуждению, обвила его шею руками, привлекла к себе и поцеловала. И простодушный Дик совсем смутился.
– Вы здесь начальник, – очень весело сказала она, – и вы должны есть! Почему вы не ужинаете?
– Дорогая госпожа Райзингэм, – ответил Дик, – я хочу, чтобы пленница моя поела первой. Сказать по правде, раскаяние мешает мне глядеть на пищу. Я должен поститься и молиться, дорогая леди.
– Зовите меня Алисией, – сказала она. – Разве мы не старые друзья? А теперь давайте я буду есть вместе с вами: я – кусок и вы – кусок, я – глоток и вы глоток. Если вы ничего не будете есть, и я не буду. А если вы съедите много, и я наемся, как пахарь.
С этими словами она принялась за еду, и Дик, у которого был прекрасный аппетит, последовал ее примеру – сначала с неохотой, но постепенно со все большим воодушевлением и усердием. В конце концов он даже позабыл следить за той, которая служила ему примером, и хорошенько вознаградил себя за труды и волнения дня.
– Укротитель львов, – сказала она наконец, – разве вам не нравятся девушки в мужской одежде?
Луна уже взошла, и теперь они только ждали, когда отдохнут кони. При лунном свете все еще раскаивающийся, но уже сытый Ричард заметил, что она смотрит на него почти кокетливо.
– Сударыня... – запнулся он, удивленный такой переменой.
– Ну, – перебила она, – отпираться бесполезно. Джоанна рассказала мне все. Но, сэр львиный укротитель, взгляните-ка на меня – разве я уж так некрасива? А?
И она сверкнула глазами.
– Вы несколько малы ростом... – начал Дик.
Она звонко расхохоталась, окончательно смутив его и сбив с толку.
– Я – мала ростом! – вскричала она. – Нет, будьте столь же честны, сколь вы отважны. Я карлица... ну, может быть, чуть-чуть повыше карлицы. Но, признайтесь, несмотря на свой рост, я достаточно красива,
