человек.
Лейтенант Фриц Гаан убивал, людей хладнокровно. Если он кого-нибудь замечал, бедняге приходилось плохо: „Идем в комендатуру“, выводил за деревню и расстреливал. Он убивал сразу. А вот ефрейтор Ганс Экснер любил издеваться над жертвой. В Рогачеве он избивал людей прикладом карабина, иногда палкой. Люди падали, а Экснер их бил. В Яшичах он расстреливал медленно: сначала прострелит одну руку, потом другую, потом выстрелит в спину и не спешит с последним выстрелом — в голову.
Обер-ефрейтор Ганс Пенкалла рассказывал, что он находит удовлетворение в расстрелах. Он хвастался числом расстрелянных и, возвращаясь после экзекуции, облегченно вздыхал: „Ну, вот, еще одного прикончил“.
Как-то в трех километрах от деревни Яшичи мы зашли в дом. Там была женщина лет тридцати пяти и ее дочка лет пятнадцати. Мы обыскали дом, но ничего не нашли. Однако лейтенант Хехт сказал, что эта русская может быть связана с партизанами. Мы повели женщину и ее дочку к яме, расстреляли и зарыли. В ту же ночь мы убили ещё девять человек.
— Когда мы стояли в районе Стародуба, нам указали на один дом. В доме жила женщина-врач. Ее мы расстреляли.
С июля по октябрь 1942 года мы пробыли в Людинове. Там мы делали то же, что и в Яшичах: придя, собрали всех и стали расстреливать».
Спокойно, обстоятельно созидатели «нового порядка» говорят о своих трудах. Они строго разделяют функции. Вальтер, Вирт и Георг Фишер возмущены мыслью, что они вешали. Нет, вешали эсэсовцы. А солдаты 221-й дивизии только расстреливали. Обер-ефрейторы подчеркивают «гуманизм» лейтенанта Фрица Гаана, который убивал женщин и детей сразу, в то время, как другой носитель «нового порядка», ефрейтор Ганс Экснер, растягивая наслаждение, расстреливал человека в несколько приемов.
Они вешают. Они пытают. Они бьют умирающих детей. Они медленно расстреливают старух. Пытки их пьянят. Ганс Пенкалла еще может обойтись без шнапса. Но он не может обойтись без детской крови. Замучив невинного, он, как выражаются его коллеги, «облегчение вздыхает».
Им мало и этого. Они топчут тела русских. Они хотят вытоптать души. Гнусным колбасникам мало убить — они жаждут унизить. В освобожденном селе Покровское Орловской области найден приказ бургомистра за номером 3 от 23 октября 1942 года:
«Цивильное население обязано приветствовать офицеров и солдат германской армии снятием головного убора и наклонением головы до пояса, произнося при этом приветственные слова на русском языке или с правильным произношением на немецком языке».
Женщины Яшичей, у которых немцы убили дочерей, должны кланяться в пояс своим палачам. Они должны говорить «доброе утро» убийце ведь утром этот немец застрелил десять русских. Старик из Стародуба должен «с правильным произношением» восклицать «хайль Гитлер» — ведь мимо него идет немец, который только что убил женщину. Шапки ломать должны русские люди перед проклятыми колбасниками, сгибаться до земли перед, кровожадными карлушками. Идет «новый порядок», идет ефрейтор с опушки леса, где он пытал невинных, — дорогу ему, кланяйтесь в пояс, приветствуйте палача.
Мы знаем судьбу наших близких, которые попали в лапы немцев. Мы знаем, что пережил Харьков. Мы знаем, что ему еще суждено пережить. День и ночь перед нашими глазами муки невинных. Мы знаем, что значит потерять город. Мы знаем, что значит освободить город. Не о кружке на карте мы думаем — о близких. О ребенке, попавшемся на глаза Гаану. О девушке, которую тащит в лес Экснер. Нет нам отдыха, нет нам сна, нет передышки — пока не скажем: освободили их от немцев, спасли. В нашем сердце незаживающая рана: боль за родину. В нашем сердце негасимый огонь: ненависть. На этом огне сгорели немцы, дошедшие до Сталинграда. Этот огонь не задуют ветры, его не погасят дожди. Он очистит нашу землю.
Палач в истерике
Немцы любят прикидываться «мощными варварами». Эти захолустные ницшеанцы говорят, что они — сверхчеловеки. На самом деле это — истерические людишки. Они не жалеют других, но себя они жалеют до слез. Они издеваются над беззащитными, но когда их берут за шиворот, они визжат.
Два месяца тому назад Германия упивалась победами. Тылу перепала толика кубанской поживы. Немцы думали, что это — закуска. Это были последние крохи. Настала зима, и Германия увидела, что победы нет. Победы и не предвидится. На Кавказе немцев бьют. Сталинград не взят. Роммель покрыл в десять дней тысячу километров. В Тунисе — американцы. Сверхчеловекам не по себе.
Редактору газеты «Дас шварце кор» предложили успокоить ницшеанцев, которые явно нервничают. «Дас шварце кор» — газета не для немецких институток. Это центральный орган эсэсовцев. Казалось бы, у палачей крепкие нервы. Однако палачи бьются в истерике. Передовая «Дас шварце кор» от 29 октября 1942 года должна приободрить немцев, объяснить им, почему победа отложена на неопределенный срок.
Автор признается, что немцы «разочарованы», что их смущают «продолжительность боев в Сталинграде и медленное продвижение на Кавказе». Эсэсовец пишет: «Большевистское командование никогда не прекращает борьбы по каким-либо возвышенным соображениям, нет, большевики наступают до полного истощения и обороняются до последнего патрона… Их солдаты сражаются иногда в исключительной обстановке, когда по человеческим понятиям это невозможно. Тяжело раненные стреляют в немцев из горы трупов несколько часов спустя после окончания боя. Ежедневно случается, что пленные в глубоком тылу, раздобыв оружие, подымают его против немцев и жертвуют своей жизнью. Сражение за Сталинград — небывалое сражение… В завоеванных кварталах, давно находящихся позади линии фронта, постоянно вспыхивают новые бои… Никто не мог думать, что подобные твари способны на такие подвиги. Ни количество, людей, ни гигантский потенциал вооружения, не объясняют силы большевистского сопротивления. Другой противник не перенес бы сражений 1941 года, даже при равном количестве людей и вооружения».
Вряд ли, прочитав это, немцы успокоятся. Они увидят, что даже палачей знобит от страха. Они поймут, что немецким колбасникам никогда не одолеть России: умирающие и те стреляют в захватчиков. Немцы поймут, что завоеванные кварталы Сталинграда не завоеваны: там продолжаются бои. Об этом говорят не русские, об этом говорит орган эсэсовцев. Перепуганный палач ругается: он называет героев «тварями». Но ругань в его устах — похвала: это визг раненого хищника.
Мы читаем дальше: «На востоке происходит ужасный танец смерти большевистского зверья. Это — зверская сила природы, освобожденная большевиками. Это — держава освобожденных неполноценных людей. Перед нами непостижимое явление: до сих пор народы сражались с народами, солдаты с солдатами, а здесь мы имеем дело не с людьми, но с проявлением темных инстинктов… Это уж не война, это — катастрофа природы».
Пожалуй, ознакомившись с передовой «Дас шварце кор», немецкие колбасники ударятся в мистицизм: «Танец смерти… катастрофа природы…» Колбасник привык воевать так: в шесть часов утра немцы бомбят город, где нет зениток, в двенадцать часов город капитулирует, в шесть часов отходит первый поезд с награбленным добром, а в полночь немцы устанавливают первую виселицу. Это «нормальная война» — «солдаты сражаются с солдатами». А защита Сталинграда — это «катастрофа природы». Сверхчеловеки, перепуганные до того, что они теряют способность членораздельно изъясняться, называют защитников Сталинграда «недочеловеками». А журналист продолжает стращать: «Мы боремся против загадочных сил природы… Самая тупая, самая некультурная масса строит величайшие заводы, изготовляет самое большое количество тракторов, танков и самолетов, владеет утонченным механизмом радиосвязи…»
У колбасника пот на лбу. Он больше ничего не понимает: тупая масса и величайшие заводы! Видимо, русские заключили пакт с нечистой силой. И колбаснику неуютно. Но «Дас шварце кор» не унимается: «Наши солдаты сейчас решают вопрос — не закончится ли новый подъем нордической Европы резким диссонансом, не приблизились ли мы к пропасти, не свалимся ли мы снова в небытие?»
