изменилось.
— Питер Хокстон! Я знаю вашу историю лучше, чем вы — мою! Кто вы такой, чтобы меня порочить?!
Даниель почти не следил за разговором, так ошеломила его мимика мистера Бейнса. Однако примерно к этому времени он подобрал объяснение наблюдаемому феномену: у мистера Бейнса были деревянные вставные зубы, вырезанные под куда больший рот. Они постоянно норовили выскочить, и когда это происходило, у мистера Бейнса становился странно-лошадиный вид. Ему приходилось одновременно произносить слова и удерживать во рту искусственные зубы. Говорил он медленно, рублеными фразами, поскольку в конце каждой должен был поймать цепкими губами ускользающую челюсть и вернуть беглянку на место.
Усилие, затраченное на то, чтобы бросить упрёк Сатурну (не говоря уже о сопутствующем риске), само по себе придало сказанному вес. Питер Хокстон резко выпрямился на стуле и запустил пальцы в чёрную шевелюру.
Разделавшись с возражениями, мистер Бейнс продолжал:
— Допустим, у кого-то и впрямь есть ресурсы… — (очень сложное для… произнесения… слово, требующее хватательных усилий губ и языка), — для сделки в масштабах, предлагаемых доктором Болторотом — пришёл бы он сюда встречаться с незнакомцем? Думаю, нет! Он бы передал дело подручному, который, в свою очередь, обратился бы к доверенному посреднику.
Сатурн ухмыльнулся, отчего его небритое лицо стало ещё мрачнее, и покачал головой.
— Все мы знаем, что в стране есть только один монетчик, способный действовать в таких масштабах. Не вздрагивайте, я не собираюсь называть его вслух. Вы хотите нас уверить, будто представляете кого-то из его окружения?
— Большого однорукого иностранца, — отвечал мистер Бейнс.
Непростительная ошибка. До сих пор мистер Бейнс держался относительно прилично, однако сболтнуть такое было моветоном, и он это знал.
— Как видите, я не боюсь сообщать подобные сведения, поскольку уверен, что он будет действовать только через меня.
Док и Сатурн важно кивнули, но мистер Бейнс понимал, что сел в лужу, хоть и не желал этого признавать.
Старик-сифилитик, который долгое время казался мёртвым, с самого появления мистера Бейнса ворочался в своём углу. Даниель объяснял это тем, что они передвинули стулья, загородив несчастному камин, откуда шло хоть какое-то тепло. Теперь, судя по звукам, старик пытался сесть. Даниелю не было нужды смотреть через плечо — увидев перекошенное лицо Сатурна, он понял, что надо встать и посторониться.
Как большинство членов Королевского общества, Даниель знал, что сифилис и проказа — разные болезни, передаваемые разными путями. Почти все остальные считали их за одну болезнь и шарахались от сифилитиков, как от прокажённых. Это объясняло поведение Сатурна. Однако и Даниель, даром что член К.О., повёл себя, как последний невежественный обыватель: отпрыгнул от старика, который пробирался к камину, таща за собой ворох грязных одеял. Он двигался судорожно, будто его жалили осы, приволакивая одну ногу; левая рука висела как плеть. Достигнув цели, старик съёжился, полностью заслонив свет горящих углей, подался вперёд и начал растирать парализованную руку здоровой. Седые лохмы упали бы в огонь, если бы он, или кто-то другой, не обвязал их подобием тюрбана.
— Вопросы, которые задаст мне иностранный джентльмен, несложно предугадать, — заметил мистер Бейнс.
— Конечно, — отвечал Сатурн. — Рыжьё из Америки.
— Поскольку доктор Болторот недавно прибыл из Бостона, никто и не предполагал, что оно из Гвинеи, — ядовито проговорил мистер Бейнс. — Иностранный джентльмен захочет знать, объявились ли на берегах реки Чарльз богатые золотые жилы? Поскольку, ежели так…
— Если иностранный джентльмен и впрямь представляет того монетчика, о котором мы с вами думаем, то он человек занятой, не склонный выслушивать длинные повести о пиратских приключениях в Испанской Америке, — объявил Сатурн. — Разве не довольно ему знать, что это и впрямь рыжьё? Ибо тем оно и хорошо, что смешается в тигле с другим рыжьём, а где его добыли — не суть важно.
— Иностранный джентльмен считает, что важно, более того, он весьма чуток к любым неувязкам в изложении. В его мире, где коммерция, по необходимости, неофициальна и малоупорядоченна, единственный способ завоевать доверие контрагента — это рассказать связную повесть.
— Здесь мистер Бейнс прав, — заметил Сатурн Даниелю. — Люди такого сорта — самые взыскательные литературные критики.
— Не будет убедительной истории — не будет доверия, а значит, и сделки. Я здесь, чтобы апробировать не ваше рыжьё, а ваш рассказ; если я не принесу сегодня захватывающую пиратскую повесть, то разговор окончен.
Со стороны камина раздался странный звук, как будто на уголья бросили пригоршню пыли. Даниель обернулся и увидел, что старик яростно трёт глаза и рот. Может быть, от дыма у него защипало в носу и зачесались болячки. Огонь разгорелся, но сильно чадил; по счастью, дым, очень густой и какой-то красноватый, быстро уходил в трубу.
Даниель перенёс внимание с непонятного старика на более насущное: мистера Бейнса (который по- прежнему что-то вещал про иностранного джентльмена) и пустой стул.
Даниель мотнул головой и посмотрел снова: стул и впрямь был пуст.
Мистер Бейнс только сейчас понял, что Сатурн исчез. Они с Даниелем принялись оглядывать комнату, полагая, что их собеседник встал размять ноги или отнести пустую кружку.
За окном смеркалось, но даже в полутьме было видно, что Питера Хокстона здесь нет.
Что-то заслонило сумеречный свет с улицы. Женщины, сидевшие перед кружевной занавеской, вскочили. Одна левой рукой подхватила юбки, а правой принялась расчищать себе дорогу к ближайшему выходу. Судя по лицу, она хотела бы завизжать, но была занята более неотложным делом, поэтому с губ её сорвалось лишь какое-то бессвязное уханье.
На мгновение стало совсем темно, затем Даниель печёнкой почувствовал, как что-то тяжёлое ударило по окну. Сломанные доски зашагали по комнате, кувыркаясь и подпрыгивая в потоке битого стекла.
Он вскочил. На него бежали люди, много людей, потому что полкомнаты заняло что-то тёмное, вдвинувшееся в пролом на месте окна. Даниель метнулся было в угол, зная, что в давке первым окажется под ногами, но тут рядом что-то зашипело и комнату выбелило адским светом. Из мрака вырвались лица, хор белых овалов, ртов, разверстых не в пении, а в крике. Потом разом взметнулись руки и локти, заслоняя глаза. Каждый теперь норовил пробиться к стене, налетая на мебель и друг на друга; сбившись по краям комнаты, все остановились.
Теперь середина помещения была пуста, если не считать опрокинутых стульев, и Даниель наконец увидел, что въехало в окно.
То был фургон вроде тех, в каких перевозят золотые и серебряные слитки, только превращённый в таран и выкрашенный в непроницаемый чёрный цвет. Лишь одна часть вырисовывалась чётко: серебристая эмблема на лбу стенобитного Овна, вырезанный из стали силуэт бегущей борзой.
С обеих сторон фургона распахнулись дверцы, в пол со стуком ударили добротные сапоги. Даниель видел мало, но слышал бряцание шпор и звон вынимаемых из ножен стальных клинков: свидетельство, что шалман Энгуса удостоен визита знатных особ.
Даниель полуобернулся к источнику света, прикрывая глаза ладонью, и взглянул на мистера Бейнса. Тот потерял вставные зубы, от чего сразу стал очень старым и беззащитным. Из всех удивительных впечатлений, обрушившихся на мистера Бейнса в последние десять секунд, вниманием его полностью завладело одно: эмблема с бегущей борзой. И не только на фургоне: у людей, которые высыпали из него и теперь обнажёнными шпагами загоняли посетителей Энгуса в углы, были такие же на груди.
Пустой фургон оттащили в сторону. Трактир внезапно стал придатком Солсбери-сквер. Высокий человек в чёрном плаще ехал к ним на чёрном жеребце, держа в руке обнажённую саблю.
Он выехал на середину комнаты, натянул поводья и привстал в стременах, явив взглядам серебристую борзую на груди мундира.
