Однако если сила есть величина, в сумме своей неизменная, то потери Б*** должны где-нибудь объявиться. Где же? Некоторые говорят, что милорд Р*** подобрал их и хорошенько припрятал, дабы они не достались милорду М***, буде тот возвратится из-за моря. Мои друзья-виги уверяют, что сила, утраченная ториями, неизбежно и нечувствительно распределилась между всем народом; но сколько я ни обшаривал нижние помещения Клинкской тюрьмы в поисках утерянной власти Б***, мне ничего не удалось сыскать, что полностью уничтожает приведённое утверждение, ибо, воистину, в этих тёмных салонах народа содержится изрядно.
Я предлагаю новую теорию силы, вдохновлённую трудами мистера Ньюкомена, графа Лоствителского и доктора Уотерхауза над машиной по подъёму воды посредством огня. Как мельница производит муку, ткацкий станок — ткань, плавильная печь — железо, так эта машина должна производить силу. Если не лгут создатели устройства — a y меня нет причин сомневаться в их искренности, — то можно считать доказанным, что сила не есть величина, постоянная в своей сумме, ибо таковые величины нельзя приумножить. Отсюда вытекает, что количество силы в мире постоянно растёт и будет расти тем быстрее, чем больше построят таких машин. Посему человек, копящий силу, подобен скряге, восседающему на груде монет в стране, где денег чеканят больше, нежели может переварить рынок, так что несметное богатство постепенно обращается в золу и, будучи извлечённым на свет, оказывается бесполезным. Таков милорд Б*** и его хвалёная сила. То, что верно в отношении Б***, должно быть справедливо и в отношении его прихвостней, особливо же самого низкого и раболепного, МИСТЕРА ЧАРЛЬЗА УАЙТА. Сей негодяй объявил, будто я ему принадлежу. Он мнил, будто владеть человеком значит обладать силой, однако ничего не приобрел своими притязаниями; я же, якобы бессильный, теперь пишу в газету, которую просматриваешь ты, многоуважаемый читатель.
По мере облачения герцог разрешал освободившимся придворным удалиться, что те и делали с глубоким поклоном и почти слёзными благодарностями за приглашение; ещё до полудня Даниель остался в спальне один на один с хозяином дома. В парадном снежно-белом парике и сдержанном, хоть и разительно модном наряде, при шпаге, тот внезапно сделался совершенно великолепен. Они вышли прогуляться в розарий рядом с опочивальней и говорили о цветах куда дольше, чем хотелось бы Даниелю. Он не меньше герцога любил розы, но не как объект для беседы.
— Я принял любезное приглашение Равенскара, — сказал наконец Мальборо. — Более того, сделал это в присутствии пятерых самых злостных лондонских сплетников. Так что Роджер, вероятно, уже в курсе. Однако в моём согласии есть условие, которое я при этих пятерых не назвал. Не упомяну я его и в той крайне учтивой записке, что отправлю вскорости в храм Вулкана. Я расскажу о нём только вам с просьбой передать Роджеру.
— Я готов, милорд, — ответил Даниель, стараясь не выдать голосом усталости от некоторого ощущения дежавю.
— Позвольте напомнить вам о договоре, который мы скрепили рукопожатием в ночь Славной Революции на дамбе Тауэра.
— Я прекрасно помню, милорд, но не будет вреда, если мы освежим его в памяти.
— Я обещал вам свою дружбу, если вы поможете мне понять или хотя бы проследить махинации алхимиков.
— Да.
— Я смею надеяться, что в последовавшие двадцать пять лет бывал вам в меру возможности полезен, — сказал Джон Черчилль. Ибо чувствовалось, что сейчас они говорят не как герцог и регент, а как Джон и Даниель.
— Раз уж мы этого коснулись, довольно удивительно, что моё имя попало в список Ботмара.
— У меня было много времени во время и после войны, чтобы расписать перед кронпринцем достоинства некоего англичанина, — сказал Джон, — а глубочайшее уважение, которое питает к вам принцесса Каролина, тоже делу не помешало.
— В таком случае вы оказали сыну Дрейка негаданную честь, — отвечал Даниель.
— С тех пор как мы заключили договор, многое изменилось. Роджер со своим Альянсом преобразил страну. Он поставил во главе Монетного двора крупнейшего алхимика в мире. Алхимик по-прежнему там и по-прежнему исполнен рвения. Все отмечают его исключительную добросовестность. Однако я получаю донесения касательно ковчега, Соломонова золота, философской ртути и прочих тёмных полуоккультных дел, которым не место в просвещенном восемнадцатом столетии. Теперь, когда Анну, упокой Господи её душу, сменил Георг, я беру на себя величайшую мыслимую ответственность: помочь новому королю — нет, новой династии! — понять, что происходит в королевстве. Я добьюсь, чтобы Монетным двором руководили люди здравые и компетентные и чтобы денежная система Англии стояла неколебимо. Можно ли доверять Ньютону управление Монетным двором, Даниель? Что это для него: завод по штамповке металлических дисков или лаборатория для хилиастических изысканий? Скажите, Даниель, он и впрямь чернокнижник? И если да, то, чёрт побери, можно ли полагаться на его искусство?
Храм Вулкана
Часом позже
— Что вы ему ответили? — спросил Роджер тоном, в котором зачарованное любопытство отчасти преобладало над ужасом. Они с Даниелем гуляли по розарию Роджера, который был в десять раз больше, чем у Мальборо, хотя и не так выгодно расположен: здешние садовники не могли через забор одолжить лопату у служителей английского короля.
— Боюсь, на взгляд герцога я был несколько уклончив, — отвечал Даниель после недолгого раздумья. — Я заверил его, что коли Ньютон за что-либо берётся, то делает это очень, очень хорошо, и если он чернокнижник, то наверняка искусный.
— О, милорд! — воскликнул Роджер. — Вряд ли ваши слова успокоили герцога.
— Не знаю. Надеюсь, я убедил его, что Исаак не сумасшедший. Сносное начало.
— Но только начало. Гм-м.
— Суть разговора была не в том, чтобы обвинить или оправдать Исаака. Мальборо шлёт вам своего рода предупреждение.
— Я готов.
— Он принял ваше приглашение.
— Да, мне об этом сообщили несколько часов назад.
— Соответственно явятся все важные лица, независимо от того, позовёте вы их или нет.
— Я уже нанял дополнительную прислугу в расчёте на незваных гостей. В этом и состоит предупреждение? Что ко мне придёт много народа?
Роджер начал терять интерес к разговору, и взгляд его, блуждая, остановился на Даниелевом золотом кольце. Брови пошли вверх, рот приоткрылся. Даниель, не дожидаясь, пока разговор скатится на украшения, перебил:
— Нет. Мальборо очень недоволен сплетнями и недомолвками вокруг ковчега. Он объявит испытание примерно в одно время с коронацией, чтобы вынуть из ковчега все старые монеты и чтобы новые, отчеканенные при Георге, были вне подозрений. Это произойдёт месяца через два. Пока же он хочет, чтобы дела, связанные с Монетным двором, начали исправляться. Ему важно быть уверенным в Ньютоне. Если к первому сентября улучшений не будет, он не придёт на ваш званый вечер.
— Ах, как страшно!
— Унижение будет чудовищно-изощрённым. Весь Лондон поймёт, что вы в опале, и вас лордом- метельщиком не назначат, а уж лордом-казначеем и подавно. Другими словами, первое сентября станет первым днём вашей отставки.
Мгновение Роджер молчал, как громом поражённый, затем, возможно, прочитав про себя короткую молитву, возгласил:
