Партия эсеров: от мелкобуржуазного революционаризма к контрреволюции

ослаблением революционного движения? Ведь именно таким образом пытаются объяснить идеологические противники марксизма-ленинизма появление тех или иных антимарксистских, антиленинских группировок и теорий в современных условиях.

Поскольку в капиталистическом обществе сохраняется мелкая буржуазия, крестьянство, а часть рабочих заражена мелкобуржуазными настроениями, постольку в ходе революционной борьбы возможно возвращение к тем или иным формам мелкобуржуазного социализма. При этом их оживление вовсе не обязательно свидетельствует об упадке революционного движения, а сплошь и рядом оно наступает в период его подъема. Революция, подчеркивал В. И. Ленин, это взрыв массовой борьбы, в которой участвуют и часть мелкой буржуазии, и отсталые рабочие, которые приносят в движение свои слабости, ошибки и предрассудки⁶⁴. Оживление народнической утопии было спутником нараставшего революционного кризиса, следствием развития, как подчеркивал В. И. Ленин, несомненно революционного крестьянского движения⁶⁵, одним из признаков которого явились крестьянские волнения весной 1902 г., получившие особый размах в Полтавской и Харьковской губерниях.

Первый же опубликованный проект программы новой партии, образовавшейся из обломков народничества, свидетельствовал, с одной стороны, о ее попытках гальванизировать это умирающее течение общественной мысли, с другой, он, хотя и в своеобразных формах, демонстрировал победу марксизма над народничеством, развитие общественной мысли от народничества к марксизму, от демократизма к социализму⁶⁶. Своеобразие же заключалось в том, что, отступая от народнических принципов, социалисты-революционеры заменяли целостность мировоззрения эклектикой.

Объединение левонароднических групп произошло не на основе платформы «Южной партии социалистов-революционеров», а под лозунгом «назад к 70-м»⁶⁷, выдвинутым «Северным союзом», «Рабочей партией политического освобождения» и «Аграрно-социалистической лигой». Но если ошибки революционных народников были прежде всего данью времени, то их эпигоны, апеллируя к прошлому, в то же время пытались модернизировать и приспособить народнические теории к условиям империалистической России и с этой целью разбавляли их всевозможными заимствованиями. Поэтому, хотя социалисты-революционеры, положившие в основу своего мировоззрения народнические взгляды, явили собой пример своеобразного «революционного старообрядчества», между ними и «людьми старой веры», как назвал народников В. И. Ленин, нельзя поставить знак равенства.

Выступая в качестве последователей «субъективного метода в социологии» Михайловского и Лаврова, идеологи эсеров хотели одновременно опереться на философские учения Герцена и Чернышевского, Канта и неокантианцев, «эмпириокритиков» и прагматистов⁶⁸. Общепризнанный теоретик партии В. М. Чернов, на все лады расхваливая родоначальника ревизионизма Э. Бернштейна, особо подчеркивал его поворот к Канту⁶⁹, а другой лидер эсеров — Н. Д. Авксентьев заявлял, что он сам возвращается в ряды кантианцев⁷⁰.

Эсеры делали даже попытки примирить народничество с марксизмом. «Они никогда не восстают решительно против Маркса, — писал В. И. Ленин, — боже сохрани! Они, напротив, походя сыплют цитатами и Маркса и Энгельса, уверяя со слезами на глазах, что они с ними почти во всем согласны»⁷¹. Под воздействием марксизма в программных документах эсеров появились отдельные положения, более или менее правильно отражавшие ход общественного развития, такие, как признание России капиталистической страной, наличие «классового антагонизма» и некоторые другие. Но это не мешало им с идеалистических позиций «критиковать» Маркса и делать «поправки» к марксизму.

Заявляя о признании экономической теории Маркса, эсеровские идеологи отрицали первенствующую роль экономики. Все факторы и условия общественной жизни, утверждал Чернов, играют равнозначную роль в развитии общества и экономические отношения и производительные силы не являются определяющими⁷². Отодвигая на второй план материалистические основы революционного процесса, теоретики новой партии утверждали, будто марксизм «покрывает одним экономическим фактором… всю глубину и сложность общественных явлений», не учитывает роли личности в истории, «ее потребности, запросы и условия развития»⁷³.

Пытаясь исправить «узость» марксизма, социалисты-революционеры писали в своей программе: «Социальный прогресс человечества, выражающийся в борьбе за установление общественной солидарности и за всестороннее гармоническое развитие человеческой личности, предполагает не только развитие безличных классовых антагонизмов, но и вмешательство сознательных борцов за истину и справедливость. Его необходимым условием является рост власти человека над естественными силами природы в соответствии с ростом населения и его потребностей. Но в современном буржуазном обществе рост этот совершается не на началах планомерно организованного общественного хозяйства, а на началах разрозненности и конкуренции индивидуальных хозяйств, частной собственности на средства производства, превращения их в капитал и отлучения от них непосредственных производителей»⁷⁴. Но по мере усиления «критической струи» и стремления эсеров избавиться от малейшего сходства с марксизмом даже эта формула была объявлена слишком марксистской.

Уже на I съезде партии эсеров раздавались голоса с требованием исключить из программы всю теоретическую и вводную часть, так как в ней имеются элементы марксизма. А позже, в 1918 г., эсер Трутовский писал: «Нам необходимо… переработать соответствующую часть программы в смысле освобождения от того марксистского духа, которым она проникнута, и для придания ей действительно творческого характера»⁷⁵. Его соратник Голубовский предлагал устранить из теоретической части «остатки марксистской догматики, влияние которой заметно в ряде утверждений программы, в частности в противоположении принципа развития производительных сил («рост населения и потребностей») идеологическому фактору («рост власти человека»), в невольном, быть может, фетишизировании гипотезы диалектического развития капитализма (концентрация, пролетаризация, пауперизация и пр.)»⁷⁶.

Но если накопление богатства на одном полюсе и нищеты на другом не закономерность, а лишь гипотеза, значит, прогрессивное развитие общества возможно без революции, путем «улучшения» капитализма. И вслед за Бернштейном и другими ревизионистами и социал-реформистами эсеры декларировали возможность «совершенствования» капитализма и достижения социалистических целей путем частичных реформ. Они считали, что страхование от безработицы, прогрессивный налог на наследство, кооперация, коммунальная политика — не что иное, как ячейки социализма, вводимые в существующий капиталистический строй⁷⁷. Аграрная программа социалистов-революционеров предлагала в рамках буржуазного строя и товарного производства изъять землю из товарного оборота⁷⁸.

Уже в первых наметках своей программы эсеры выставляли требование организации «всевозможных видов общественных соединений и экономических коопераций для постепенного высвобождения крестьянства из-под власти денежного капитала»⁷⁹. А несколько позже сущность переходного от капитализма к социализму периода эсеры определили как «время органического врастания социалистических принципов в буржуазно-капиталистический строй»⁸⁰.

У последователей Бернштейна, Давида и Герца эсеры восприняли отрицание общих закономерностей капиталистического развития. Вслед за ними эсеровские идеологи признавали существование лишь национальных типов капитализма и особых законов развития сельского хозяйства, которые якобы ведут к некапиталистической эволюции земледелия. «Законы развития сельского хозяйства, — заявляли они, — совершенно иные, чем в индустриальной (фабрично-заводской) промышленности. Если в индустрии концентрация капитала не только факт, но при условии частной собственности на капитал — закон, если здесь мелкие хозяйства, не выдерживая конкуренции крупных предприятий, поглощаются последними, то в сельском хозяйстве наряду с мелкими погибают и крупные хозяйства, а за счет обоих растет среднее