Три вторника до летних каникул.
Семь вторников с тех пор, как Грейс исчезла из больницы.
Пятьдесят девять вторников до окончания школы, после чего я смогу, наконец, свалить из Мерси- Фоллз к чертовой матери.
Шесть вторников с того дня, как я в последний раз видела Коула Сен-Клера.
В семействе Калперер вторник всегда был худшим днем недели. Днем скандала. Да, в нашем доме скандал мог разразиться в любой день, но во вторник это случалось стопроцентно. Прошел уже практически год с тех пор, как умер мой брат Джек, и после двухчасовой общесемейной перебранки с криками, слышными на всех трех этажах нашего дома, и одной угрозы развода со стороны матери отец все-таки согласился ходить на семейную психотерапию вместе с нами. Это означало, что каждую среду повторялось одно и то же: мать брызгалась духами, отец в кои-то веки отключал телефон, а я сидела в громадном отцовском синем джипе, пытаясь не думать о все еще не выветрившемся запахе мертвого волка.
По средам все вели себя идеально. Первые несколько часов после сеанса у психотерапевта — совместный обед в Сент-Поле, бестолковый поход по магазинам или просмотр в кинотеатре какого-нибудь семейного фильма — проходили под знаком всеобщей благости и безмятежности. А потом все начинали удаляться от идеала, медленно, но верно, и ко вторнику атмосфера накалялась настолько, что становилась взрывоопасной.
Я обычно старалась по вторникам куда-нибудь слинять из дома.
В этот вторник я стала жертвой собственной нерешительности. Вернувшись из школы, не смогла заставить себя позвонить Тейлору или Мэдисону и позвать их сходить куда-нибудь. На прошлой неделе я ездила в Дулут в компании обоих и еще нескольких их знакомых и спустила там две сотни долларов на туфли для матери, сотню на кофточку для себя и позволила им потратить еще треть этой суммы на мороженое, которое мы так и не съели. Даже тогда я не видела в этой затее никакого смысла, кроме как поразить Мэдисона лихостью в использовании кредитки. Теперь же смысла в такой поездке мне виделось еще меньше, поскольку коробка с туфлями пылилась под маминой кроватью, кофточка сидела не ахти, а я не могла даже вспомнить, как звали всех этих ребят. Кажется, имя одного из них начиналось на букву «Д».
Так что оставалось другое мое излюбленное времяпрепровождение: плюхнуться в джип, укатить куда-нибудь к черту на рога и слушать музыку, представляя, будто нахожусь где-нибудь в другом месте. Обыкновенно мне удавалось убить, таким образом, достаточно времени и вернуться как раз к тому моменту, когда мама укладывалась спать и пик скандала был уже позади. Забавно, но раньше, когда мы еще жили в Калифорнии, у меня был целый миллион поводов свалить из дома, только тогда мне это было не нужно.
Чего мне хотелось по-настоящему, так это позвонить Грейс и выбраться с ней в город или валяться у нее на диване, пока она делает уроки. Случится ли это когда-нибудь снова, я не знала.
Я слишком долго раздумывала над выбором и упустила момент для побега. Я стояла в вестибюле с телефоном в руке, соображая, кому бы позвонить, когда по лестнице рысцой сбежал отец, и в тот же самый миг из гостиной вышла мама. Я оказалась зажата между двумя противоборствующими погодными фронтами. Оставалось лишь покрепче запереть ставни и надеяться, что буря пощадит фигурку гнома на полянке.
Я собралась с духом.
Отец похлопал меня по макушке.
— Привет, котенок.
«Котенок»?!
Я захлопала глазами, а он прошествовал мимо меня, деловитый и могущественный, великан в своем замке. Я точно перенеслась на год назад.
Я смотрела во все глаза, как он подошел к двери и остановился напротив матери. Я ожидала, что они обменяются колкостями, однако вместо этого они поцеловались.
— Что вы сделали с моими родителями? — осведомилась я.
— Ха! — отозвался отец тоном, для описания которого лучше всего подошло бы слово «бодрый». — Я был бы крайне признателен, если бы ты надела что-нибудь, прикрывающее пупок, пока не пришел Маршалл, если, конечно, не собираешься к себе наверх, делать уроки.
Мама одарила меня взглядом, в котором явственно читалось: «Я же тебе говорила», хотя она не сказала по поводу моей кофточки ровным счетом ничего, когда я вернулась из школы.
— Конгрессмен Маршалл? — уточнила я. У отца было множество однокашников, которые пробились в высшие круги, но с тех пор, как умер Джек, он практически перестал с ними общаться. Я слышала немало историй о них, в особенности, когда родители были в подпитии. — Старый гриб Маршалл? Тот самый, который затащил маму в постель перед тем, как это сделал ты?
— Для тебя он мистер Лэнди, — отрезал отец, но он уже стоял на пороге, и голос у него был не особенно рассерженный. — Не смей так говорить о матери, — добавил он, выходя.
Мама развернулась и двинулась обратно в гостиную следом за отцом. Они принялись что-то обсуждать, а потом мама даже рассмеялась.
Во вторник. На дворе был вторник, а она смеялась.
— Что он у нас забыл? — с подозрением спросила я, переходя следом за ними из гостиной в кухню.
Половину кухонного стола занимали чипсы и какие-то овощи, а другую половину — скоросшиватели, папки и исписанные блокноты.
— Ты так и не переоделась, — напомнила мама.
— Я ухожу, — отозвалась я. Решение было принято в эту самую минуту. Все папашины друзья мнили себя страшными остроумцами, хотя в действительности дело обстояло ровно наоборот, поэтому выбор был сделан. — Так что нужно Маршаллу?
— Мистеру Лэнди, — поправил меня отец. — Нам нужно обсудить кое-какие юридические вопросы, и вообще, мы с ним давно не виделись.
— Какой-то процесс?
Кое-что привлекло мое внимание, и я подобрались поближе к заваленной бумагами части стола. Разумеется, слово, которое бросилось мне в глаза — волки, было повсюду. У меня похолодело под ложечкой. В прошлом году, до того, как я познакомилась с Грейс, это был бы сладкий холодок мести, предвкушения, как волки поплатятся за убийство Джека. Теперь же, как это ни поразительно, я не испытывала ничего, кроме страха.
— Что-то о законе, который защищает волков в Миннесоте?
— Недолго ему осталось их защищать, — улыбнулся отец. — У Лэнди есть кое-какие идеи. Возможно, удастся уничтожить всю стаю.
Так вот почему он так развеселился? Потому что они с Лэнди и мамой собрались уединиться и изобрести какой-то план по истреблению волков? Можно подумать, это вернет Джека.
Между прочим, где-то в этих лесах находилась Грейс. Ему об этом не было известно, но он собирался убить и ее тоже.
— Фантастиш, — отозвалась я. — Все, я пошла.
— Куда ты? — спросила мама.
— К Мэдисону.
Мама застыла с надорванной пачкой чипсов в руках. Такого количества закусок хватило бы на весь конгресс Соединенных Штатов.
— Ты в самом деле к Мэдисону или просто рассчитываешь, что мне некогда будет проверять?
— Ладно, — сказала я. — Я еду к Кении, а кто там еще сядет мне на хвост, понятия не имею. Довольна?
— Вне себя от радости, — отозвалась мама.
Я вдруг заметила, что на ней те самые туфли, которые я купила ей на прошлой неделе. Это вызвало у меня странное чувство. Мама с папой улыбаются, она в новых туфлях, а я гадаю, не собираются ли они разнести моей подруге голову из крупнокалиберного ружья.
Я подхватила сумочку и вышла на улицу, к своему джипу. Плюхнувшись на мягкое сиденье, не стала заводить мотор, а просто сидела, зажав в руке телефон, и пыталась сообразить, что делать. Я знала, какие шаги следует предпринять, не знала лишь, хочу этого или нет. Шесть вторников с тех пор, как я разговаривала с ним в прошлый раз. Может, к телефону подойдет Сэм. Можно ведь поговорить с
