– Очень просто – ты должен объявить себя сторонником Народного фронта.
Тесса в возмущении откинул салфетку и загрохотал, так будто на трибуне:
– Никогда! Лучше провал, гибель, все, что угодно, но не предательство! Эти господа – заклятые враги Франции. Погляди – Блюм, человек, у которого даже имя не французское, хитрый и кровожадный; интриган Дормуа; Мок, с его жаждой разрушить транспорт; враг земледелия Монне; наконец, Виар, на глазах у Гитлера призывающий к разоружению, Виар, который…
– Виар попросту болтун. Сделай его министром, и он сразу образумится.
– А коммунисты?
– Франция – страна индивидуалистов: рантье, лавочников, фермеров. Почему Жан или Жак голосуют за коммунистов? Жана обложили на шестьсот франков больше, чем следовало, а сына Жака не приняли в ветеринарный институт. Это – способ поворчать, и только. (Тесса, поглощенный рыбой, молчал.)
– Разве коммунисты могут положиться на тебя? – продолжал Дессер. – Конечно, нет. Но они готовы поддержать твою кандидатуру: это военная хитрость. Почему же нам быть простачками? Они устроили Народный фронт с расчетом сначала уничтожить правых, а потом съесть нас. А мы перехитрим: мы разобьем на выборах правых и под шумок расквитаемся с коммунистами.
– Угорь действительно восхитительный! Но скажи мне, Жюль, почему нам нужно расколотить правых?
– Хотя бы потому, что их расколотят и без нас, а если мы будем упрямиться – против нас. Видишь ли, политика – маятник: налево, направо, снова налево. Наше дело присматривать, чтобы маятник не качнулся слишком далеко. В двадцать четвертом победили левые. «Картель», переносят Жореса в Пантеон, красные флаги. Два года спустя радикалы поворачивают направо, и к власти приходит Пуанкаре. В тридцать втором выборы ничего не дают. Ни один кабинет не может удержаться у власти. А в стране происходит поворот направо – это конец тридцать третьего. Каждый вечер на Сен-Жермене демонстрации. «Долой депутатов!» Кого травят справа? Радикалов. Разве тебя не пытались припутать к делу Ставиского? Наконец – шестое февраля. Кровь. За границей убеждены, что Франция накануне диктатуры. Но маятник неожиданно меняет направление, и девятого февраля выступают коммунисты. Надо найти середину. Показывается старик Думерг, и маятник успокаивается. Но в стране процесс продолжается. На этот раз он глубже, следовательно, длительней; он еще не закончился. Народный фронт должен победить, и победит. Если он победит с нашей помощью, год спустя радикалы повернут направо, и все успокоится на три-четыре года. Позволь, я тебе налью бордо, это «Мутон-Ротшильд».
– Выходит, что я должен способствовать торжеству моих врагов?
– Знаешь пословицу: вино разлито, надо его пить. Иногда необходимо это вино разбавить водой. Конечно, не «Мутон-Ротшильд»…
Подали петуха. Тесса на несколько минут забыл о горестях политики – он отдался гастрономии:
– Ты знаешь, почему здесь петух в вине лучше, чем повсюду? Петух – это несчастье, но мы, французы, придумали, как превратить старого, сухого петуха в изысканное блюдо: его тушат в вине. Все-таки курица нежнее петуха, и вот тебе секрет «Догарно»: ты ешь не петуха, но курицу.
Ты спросишь, почему они называют курицу петухом? Скромность. А может быть, гордость. Во всяком случае, стратегия кулинара.
Дессер засмеялся:
– Тебе остается последовать этому примеру. Ты будешь национальным радикалом, но мы тебя подадим как сторонника Народного фронта – скромность или гордость…
– В общем, это абстрактный разговор – все равно меня не выберут. Для настоящей кампании у меня нет ни времени, ни средств.
– Время ты можешь выкроить, тем паче что ты жаждешь служить Франции. А насчет средств не беспокойся, все расходы по кампании я беру на себя.
Тесса не одобрял стратегии Дессера, все же предложение показалось ему заманчивым. Он просиял и тотчас смутился: надо соблюдать достоинство! Но антрекот, с «тем самым соусом из мозгов», еще больше его развеселил, а тут принесли бургундское… Неизменно бледный Тесса порозовел. Ему хотелось поговорить о чем-нибудь приятном, например об актрисе Полет. Но, желая скрыть от Дессера свою радость, Тесса вспомнил семейные беды:
– Мой сын… (В его голосе почувствовались слезы. Кто знает, играл ли он или вправду опечалился?) – Люсьен выступил с неприличным докладом. Мое имя теперь треплют во всех газетах. Я пробовал с ним разговаривать. Знаешь, что он отвечает? «Это классовая борьба». Ужасно: сын – и враг!
– Ты напрасно расстраиваешься. Люсьен перебесится. Какая же это классовая борьба, если он продолжает жить на твои деньги? Ты увидишь – он еще будет депутатом, даже «национальным радикалом». Я его встретил недавно у «Максима» с очаровательной девчонкой.
– Люсьен у «Максима»? Шалопай? Ему тридцать два года, а он ничего не зарабатывает, пишет какой-то вздор для раешника. Я тебе говорю: такой может стать анархистом, бандитом – никакой морали! Меня утешает Дениз. Работяга! Она изучает что-то очень скучное, кажется, романскую архитектуру. Девушка серьезная… Ты пробовал этот сыр? Как будто почтенный… Слышишь, как пахнет? Дали бы нам десять лет мира! Я боюсь, что все может сорваться. Если победит Народный фронт, будет война…
– Вряд ли. Воевать без союзников мы не можем. Мы хотим припугнуть немцев и заигрываем с итальянцами.
Англичане применяют санкции к Муссолини, но щадят Гитлера. В общем, придется пойти на уступки.
– Это невозможно! Какой француз согласится отдать Эльзас?
– Зачем Эльзас? Существует Малая антанта. Что, мы их даром кормили? В случае чего выдадим чехов. А Польша? Польшей тоже можно откупиться.
– На сколько? На пять, самое большее на десять лет.
– Зачем заглядывать вперед? Сейчас надо сохранить Францию, мир, богатство страны.
– Тебе хорошо – у тебя нет детей. Я с ужасом думаю, что ждет Дениз и Люсьена…
Это было декламацией – Тесса пил кофе и улыбался: Дессер оплачивает предвыборную кампанию, значит, он, Тесса, снова будет депутатом. А мысли о будущем? Это легкая меланхолия после хорошего завтрака.
Дессер посмотрел: мутные глаза, покрытый испариной острый нос, самодовольная улыбка. Ему захотелось подразнить Тесса:
– Ты хочешь знать, что ждет твоих детей? Может быть, рай, павлины в вине, прогулки на самолете в Гваделупу. А может быть, обыкновенная война, трудовые лагеря, каторга, смерть. Скорей всего – последнее. Но тебе теперь нельзя унывать: ты кандидат Народного фронта. Интересно, как ты будешь на собраниях подымать кулак?
Дессер рассмеялся и, желая смягчить чересчур грубую шутку, хлопнул Тесса по плечу:
– Довольно говорить об этой проклятой политике! Я видел вчера Полет. Тебе везет – это действительно самая красивая женщина Парижа.
7
После завтрака Дессер вызвал редактора-издателя крупной газеты «Ла вуа нувель» Жолио. Толстяк прибежал запыхавшись: он сразу понял, что предстоит серьезный разговор.
Жизнь Жолио была бурной. Много раз его привлекали к ответственности то за вымогательство, то за клевету; он всегда выходил сухим из воды: говорили, будто он слишком много знает о прошлом различных государственных деятелей.
Жолио был южанином. Отец его торговал в Марселе рыбой и морскими ракушками, пополняя доходы посильной помощью скупщикам живого товара. Жолио вырос в атмосфере игры; он презирал мораль, был суеверен и черных кошек боялся куда больше, чем следователя. Приехав в Париж юношей, он стал агентом
