лужайке оставались самые стойкие. К ним вновь присоединился «несгибаемый» сенатор. Все собрались – не было только Сьюзан и депутата Макгилберга. Появились даже Темницкий со своей любовницей – хорошо хоть ума хватило выйти из парка порознь. Туманов смотрел на это непотребство зачумленным взором. Разразилась музыка – что-то вроде праздничного туша. Затем артиллерийская батарея на крыше выплюнула несколько залпов, расцвели тюльпаны над домом, и на тележке, стилизованной под фермерскую кибитку, ввезли огромный торт, похожий на Вавилонскую башню. Публика, кто еще мог держаться на ногах, призывно завопила. Туманов добрался до лавочки под сенью азалии, плюхнулся, закрыл глаза.
Он провалился в сон почти моментально. Только завертелась карусель перед глазами – и все растаяло. Павел просыпался от вибрации в кармане мучительно долго, никак не мог понять, в какой точке планеты он находится и что вокруг происходит.
– Павел Игоревич, ну почему вы не отвечаете?! – голос Ордынкина срывался от волнения. – Я нашел Вердиса! Я знаю, под кого он косит. Я знаю, где он!
Туманов слетел с лавочки, словно пинка дали. Сердце отбивало бешеную барабанную дробь.
– Павел Игоревич, вы здесь?
– Говори, я слушаю.
– Мы с Кошкиным посовещались и разделились – он остался на лужайке, а я пошел в дом – ну, в наше крыло, где комнаты для прислуги и прочих недолюдей. Был грешок – думал, прилягу ненадолго, а то уж мочи нет. Я столкнулся с ним в коридоре, он мимо меня прошел, еще глянул на меня так…
– Не томи, Сережа.
– Помните, когда мы подплывали к причалу, там разгружалась парочка? Вы спросили у Темницкого, кто такие, он ответил. Имени парня не помню, а жена, кажется, Сьюзан. Они пошли к машине, а за ними прислужник тащил чемоданы. Он еще что-то уронил, Сьюзан вернулась, подняла и сама потащила.
– Да-да, говори.
– Так вот, не поверите, Павел Игоревич, но эта сука и есть Вердис.
Туманов ахнул:
– Не может быть.
– В натуре, вам говорю. Зуб даю, Павел Игоревич, он, сука… Как прошел мимо меня, как посмотрел – аж потом ледяным прошибло. Мамой клянусь – его взгляд. Уж сколько мы за ним следили, неужели бы не выучили? Провели его на остров, Павел Игоревич, и нас провели, как первоклашек. За прислугу выдали. Ведь не сложно же – в волосы седину добавить, пару бородавок приклеить, ссутулиться, рожу сделать, как у потомственного идиота, спрятать в комнате, чтобы не высовывался…
– Ты уверен, что он тебя не узнал?
– А как бы он меня узнал?
– А по башке он кому дал в гостинице?
– Павел Игоревич, у вас точно что-то с головой. Он не мне по башке дал, а Кошкину.
– Прости, голова садовая. Можешь за ним проследить?
– А что я делаю?.. Он на крыльцо вышел, постоял и отправился в обход. Я за ним топаю, пока еще вижу.
– Господи, куда в обход?
– А я вам что, экскурсовод? Беседка здесь, он как раз ее обходит.
– Все, следи.
Голова трещала, как сарай, который ломали чугунной бабой. С какого бока в этой грязной истории семейство Эмерсонов? Еще один звонок.
– Павел Игоревич, это Кошкин. Не знаю, достойна ли информация наших исканий… В общем, дело было так. Сенатор порядком нагрузился. Отряд не заметил потери бойца, как говорится, – сами хороши. Я чуть не прохлопал, как он уходит с лужайки. В принципе, мужик неплохо держался. Охранник качнулся было за ним, так он ему чуть в морду не двинул. Стал орать, мол, сколько можно за ним таскаться в его же доме, когда же его оставят в покое, и тому подобное. Тот и сконфузился. Сенатор дотрюхал до дома, а в холле – там как раз никого не было – к нему эта баба подошла и стала что-то говорить… ну, как ее… Мы их на причале видели. За ней слуга чемоданы тащил. Она еще вас танцевала…
– Сьюзан?!
– Я так удивился, Павел Игоревич, – бубнил Кошкин. – Ведь эта баба в стельку была. Ушла спать – все видели. А тут откуда-то выплывает – и не сказать, что пьяная. Стала ему мозги проветривать – они вместе по лестнице в бельэтаж поднялись…
Туманов чуть не взвыл. Попались на удочку!
– За ними, живо! – взревел Туманов. – И знай, Василий, что тот слуга с чемоданами – это Вердис!
– Да идите вы, – ахнул Кошкин. – Ох, е-мое! – У Кошкина что-то происходило. – Порядок, Павел Игоревич, это я за колонну метнулся. Тип, про которого вы говорите, только что мимо меня прошел. А ведь он за ними идет, в натуре.
Попался сенатор в мышеловку, осознал Туманов. Вот оно – то самое…
– Послушай, Вася, не клади трубку. Докладывай, где находишься и что происходит.
– Я уже в бельэтаже, Павел Игоревич. О черт, озирается, сволочь. Все в порядке, я вижу, куда он пошел. Не знаю, как сенатор с бабой, а Вердис точно в этой комнате… Павел Игоревич, это чья-то спальня… Опаньки – дверь на защелку закрыли.
– Стой там. Ничего не делай.
Мысли роем вертелись в голове. Вердис уже не уйдет. Мчаться его убивать? А Сьюзан и сенатора – туда же, за компанию? Он просто тупо сядет – на всю оставшуюся жизнь. Масса времени уйдет, чтобы убедить самый американский суд в мире, что Вердис злодей. Пустить клич в массы?
Роскошная, украшенная виньетками и еще какими-то загогулинами дверь была заперта. Туманов тряхнул дверную ручку, и все в замке внутри посыпалось. Он пнул по двери, она раскрылась. Ворвался внутрь… Картина маслом, и все, что при этом положено.
Он ожидал, что так и будет происходить. Большая спальня в стиле помпезного барокко. Стулья с резными спинками, лепные карнизы с растительным узором, аляповатые портьеры, зеркала в золоченых рамах. Сенатор Стэнхилл сидел в кресле из черного дерева, вытянув ноги, руки расслабленно покоились на подлокотниках. Глаза его были прикрыты, он размеренно дышал. Возможно, он еще не спал, но уже балансировал между реальностью и сладким миром грез. Человек, сидящий рядом с ним на стуле, резко обернулся, когда хрустнула дверь. Он мрачно смотрел на вошедшего. И как Павел сразу не догадался, что это Вердис? На голове определенно парик, под щеки что-то подложено, лицо изменилось кардинально, но вот глаза…
– Так это вы, – медленно и зловеще процедил Вердис, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди. – А я все пытался понять, откуда же я вас знаю… Павел Игоревич Туманов, если не ошибаюсь?
Он слишком был возбужден, но смог сообразить – не надо долго смотреть Вердису в глаза. Тряхнул головой, избавляясь от подступающего наваждения, обратил взор на Сьюзан. Женщина сидела на краю кровати – свое хитроумное дело она уже сделала и теперь была просто наблюдателем. Она смертельно побледнела, но не сдвинулась с места. Быть «пьяной» ей давалось лучше. Задрожал подбородок, но она не дала волю слабости, стиснула зубы.
– Какого черта вам здесь надо? – процедила она. – Уйдите немедленно.
Еще одна любопытная женщина, подумалось Павлу. Вот бы изучить их всех в непринужденной домашней обстановке. Столько интересного можно почерпнуть…
– Павел Игоревич, – медленно произнес Вердис, – не отводите, пожалуйста, глаза. Посмотрите на меня, если не трудно.
Туманов испытывал мучительное, практически непреодолимое желание посмотреть ему в глаза. Сколько времени нужно этому вурдалаку, чтобы сделать из него растение, а из растения послушного исполнителя? Двадцать секунд, сорок?
– Кошкин! – рявкнул он. – Ордынкин!
Помощники явились, как болванчики из ларца. Ворвались, уставились. Сьюзан побледнела еще больше, прижала руки к груди.
– И что вам это дает, Павел Игоревич? – прозвучал насмешливый голос Вердиса. – Арестуете меня? У вас имеются полномочия? Вы трудитесь в местной полиции? Помилуйте, как вам не стыдно?
