– лесоповал, медвежий жир, золото; «Чеченбамы» – частные концлагеря, где добывают золото, валят лес, коптят рыбу попавшие в рабство бомжи...
На острове Жоржетты в архипелаге Анжу партия Листвянского обнаружила месторождение платины. Той самой – серой, по 450 баксов за тройскую унцию. Бур загнали – обомлели. Ковырнули в стороне – есть. Чуть подальше – она же. В результате – целый пласт руды. Примеси железа – минимальные (порядка пяти процентов), примесей олова практически нет. И не только платина, но и ее сопутствующие – цирконий, иридий, палладий. Искали хромистый железняк – объединение «Сибмаш» испытывало в нем крайнюю нужду, а нашли «серебришко». Не чудо ли? Район курирует ЗАО «Глория» – утечка произошла прямиком из «частной» геологической партии, от бомжа на подхвате; не могли не подключиться. Удача невероятная. По оценкам, залежи – огромные, а по прогнозам специалистов, пик спроса на платину придется на 2003 год (за последнее полугодие цены выросли на 15%). Под нажимом «Глории» месторождение «забросили». Где находится Клондайк, знали только несколько человек. Попробуй, не имея карты, отыскать его на сотнях заполярных островов. Там даже летом неуютно... Геологов банально купили. Образцы руд, технологическую документацию, оценку месторождения, результаты анализов в полевых условиях, карту местности – упаковали и приготовили к отправке: образцы – на лабораторные исследования, бумажки с дискетами – для изучения компетентными специалистами...
Как узнали гэбисты – уму непостижимо. Крот завелся в «Глории»? А геологи собрались отыграть собственную партию: сплавить дубликат налево. Но куда гражданским обвести вокруг пальца профи? Лично он был против физической расправы. Он вообще не адепт насилия. Но Кащеев настоял: надо. Предавший раз предаст и два. А жадных надо убирать: у парней полные карманы «зелени», а они собрались дополнительно заработать. Не волнуйся, успокоил Кащеев, менты не подведут. Спишут на разбойное нападение. Заодно местных братков приберут по старым «глухарям». Где он нынче, Кащеев? Усы, поди, дыбом встали, когда падал? А ведь говорили: не спеши с отправкой, перестрахуйся лишний раз. Поспешил...
Теперь расхлебывай, подчищай чужие ляпы. А предчувствия на пустом месте не рождаются. Несчастья грядут, говорил ему внутренний «аналитик». И от тебя уже мало зависит – маятник раскачан. Сойдутся две силы – и вздрогнет пол-Якутии. А кому прилетит в первую очередь? – тебе. На подножку не вскочишь...
Так кто же, черт возьми, спер этот долбаный чемоданчик?
Солнце резало глаза. День начинался безоблачно. Волнистая зелень леса с удалением синела и очень далеко смыкалась с сияющей лазурью. Над удаленным районом, где зеленое переходило в синее, кружили два вертолета – жирные точки с оттопыренными хвостами. Словно две стрекозы исполняли любовную прелюдию: то разлетались, то слетались, то кружили друг за дружкой по спирали. Ближе не подлетали, но и не исчезали – держались на удалении, и это начинало раздражать.
У Сташевича в рюкзаке совершенно «случайно» обнаружилась дымовая шашка. Не огромная «совковая», напоминающая противотанковую мину, а компактная коробочка величиной с покетбук. «С германского фронта, – пошутил Сташевич, помещая шашку в расщелину, – киношники оставили. Снимали у нас какую-то муть, пиротехники навезли – на третий небоскреб в Нью-Йорке хватит».
Дым оказался жидковат, не чета «дыму отечества», но тянулся справно.
– Прилетят, – успокоил людей Сташевич, присаживаясь на край утеса.
Дым повалил гуще. Ветер дул с юга – дымовая пелена разворачивалась на север, расползаясь и заслоняя панораму. Нам пришлось переместиться на южный край сопки.
– Мама святая... – томно вздохнула Невзгода. – Неужели я наконец выйду замуж?... Если кто не знает, коллеги, завтра, в субботу, я обязана быть в загсе. Так что, если возникнут проблемы с очередностью нашей доставки...
– Впервые слышим, – запротестовал Турченко. – Нас на свадьбу никто не приглашал. Даже из вежливости.
– Завтра, говоришь? – Сташевич зачем-то посмотрел на часы. – Успеешь. Будешь как штык у своего Штыкмана.
– А меня вот ваши свадьбы не впечатляют, – мечтательно вздохнул Липкин. – Брак и мрак – очень похожие слова, согласитесь. Я лучше в отпуск поеду. Отпрошусь у начальства и рвану на острова Зеленого Мяса... в смысле, Мыса. Найду там себе какую-нибудь людоедочку, отлично проведу время...
– Ну, ты и наглец! – возмутилась я. – А кто недавно из отпуска вернулся? Опять? Из-за таких, как ты, между прочим, мы с Кириллом дальше снежного пляжа на Танаке не ходим!
Неожиданный гром перекрыл мою возмущенную речь. Тень закрыла солнце. Мы обернулись, оторопели.
Перед нами, качая полозьями, висел черный вертолет...
– Ни хрена себе явление, – восхищенно ахнул Борька.
Вертолет подкрался с наветренной стороны. Он не был одним из тех, что выделывали кренделя. Вероятно, выплыл из-за соседней сопки и сразу кинулся к нам, чтобы другие не перехватили. Вертушка висела метрах в десяти, мягко покачивалась, с любопытством взирая на нас выпуклыми стеклами. Это был не старенький советский ветеран «Ми-8», повсеместно используемый лесными службами. Черный миниатюрный красавец с высоко задранным стабилизатором. Не пожарный, не лесоохрана, не поисково- спасательная служба – никаких пояснительных надписей. Лишь загадочный номер на хвосте: 110128, да темные контуры пилотов за полупрозрачными стеклами.
– Это не наш! – растерянно прокричал Турченко.
– А кто сказал, что будет наш? – резонно отозвался Борька. – И что ты имеешь в виду под словом «наш»?
– Ребята, они нам знак подают! – закричала я, различив движение в кабине.
Оба пилота в светлых шлемах сидели неподвижно – словно неживые. Сидящий слева вытянул руку с опущенным большим пальцем и выразительно совершил ею несколько вертикальных движений.
– Предлагают спуститься в ущелье! – догадалась Невзгода. – Здесь они не возьмут нас на борт. Слишком велик риск! Да и вертолет не тот. Нужен аппарат для перевозки людей, а этот – разведчик!
– Отлично, – взметнулся Борька, – все вниз! Но только осторожно, мать вашу, носы себе не расшибите от счастья!
«Не нравится мне это», – сказал напоследок Сташевич, и я как губка впитала его слова. Телячий восторг сменился холодком внизу живота. Но какая альтернатива? Не останусь же я одна на дымящейся сопке.
Вертолет продолжал висеть, пока мы спускались. Серебристое брюхо мерно покачивалось, застывая в точках экстремума. Когда мы ступили к подножию, он взмыл, поболтался в воздухе и отвалил за бугор. Мы остались одни в мрачном ущелье. Метрах в сорока – каменистая площадка, подходящая для посадки аппарата, заросли кустарника; выше – ели, пихты, голая гряда.
Помечтать о будущем не дали. Едва унялось дребезжание, образовалось новое – помощнее.
– Вот оно, – сказал Сташевич, снимая с плеча «Каштан». – За нами летят. Не нравится мне это, коллеги. Задницей чую.
От волнения он даже хрипеть перестал. Говорил звонко, с тремором.
– Да иди ты в задницу со своей задницей! – взвизгнула Невзгода. – Нравится ему, не нравится...
Сташевич лихорадочно вертел головой.
– Я в кустах, если что. А вы не маячьте, как бельмо, рассоситесь.
События неслись, обгоняя логику. Очередное брюхо – внушительнее первого, со спонсонами для посадки на воду – выкатилось из-за обрыва, как солнышко, подалось вниз, на площадку. В ином месте оно бы не село. Волна воздуха взбудоражила ущелье: разметалась трава, затряслись кусты, и к внутреннему холоду добавился внешний – мурашки поползли по коже...
Вертолет сел, как балерина из фуэтэ – мягко. В проеме образовался человек; дружелюбно, с улыбкой на
