ради тебя, — окончила она.
Мэтью прекрасно понимал, чем рисковала Кэрол его положение было совершенно иным. Ему, члену правительства, простили бы супружескую неверность, поскольку во Франции измена законной половине считалась чуть ли не традицией, а наличие одной или нескольких любовниц — доблестью. Но в США, или, точнее, в той профессиональной среде, к которой принадлежала Кэрол, интрижка с высокопоставленным государственным чиновником, к тому же состоящим в законном браке, не говоря уже о незаконнорожденных детях, неминуемо повлекла бы за собой громкий скандал с отставкой с поста и долгим, тягостным разбирательством. Вот почему этические пункты в ее контракте были такими строгими. Стоило нарушить хоть один из них, и Кэрол превратилась бы в парию, в отверженную, с которой никто и никогда не подписал бы нового контракта. И все же она рискнула всем, что у нее было, потому что Мэтью поклялся ей, что оформит развод. Увы, он так этого и не сделал, а только выдвигал все новые причины для отсрочки в надежде, что проблема как-нибудь разрешится сама собой.
— А что… что произошло с моим… с нашим ребенком? — не глядя на Мэтью, спросила она глухим, сдавленным голосом.
— Ты его потеряла. На пятом или шестом месяце. Ты наряжала елку к Рождеству и упала со стремянки. Я пытался подхватить тебя, но не успел. Тебя положили в больницу, но ребенка… нашего сына… врачи спасти не смогли. Через три дня ты вернулась домой. Хлоя пи о чем не спрашивала, но Энтони знал. Мы сами все ему рассказали, и он спросил, собираемся ли мы пожениться. Я сказал — да, ну а потом погибла моя дочь. У Арлетт был нервный срыв: она умоляла меня не бросать и сейчас и даже грозилась покончить с собой. После тот как ты потеряла ребенка, мы могли не спешить с формальностями, и я… я снова попросил тебя дать мне спи несколько месяцев. Весной я собирался уйти в отставку и надеялся, что к этому времени Арлетт успокоится и сможет пережить наш развод. Иными словами, мне нужна была новая отсрочка — так, во всяком случае, я говорил… — Мэтью выпрямился и посмотрел Кэрол прямо в глаза. В его взгляде были такие скорбь и нежность, что она почувствовала, как у нее дрогнуло сердце.
— Но я не согласилась, — проговорила она, поняв дальнейшее по выражению его лица.
— Нет. — Мэтью снова надолго замолчал. Ему было трудно продолжать, но он все же нашел в себе силы наконец высказать то, что уже много лет не давало ему покоя. — Ты не согласилась, и сейчас я думаю, что ты поступила правильно. Мне кажется, я бы вряд ли ушел от Арлетт. Я собирался, я хотел и даже верил, что сумею, по в конечном итоге не смог. Отчасти это было из-за работы… В отставку я все-таки ушел, но это произошло только через шесть лет, на середине моего третьего срока в правительстве. И все же пост, который я занимал, пе был главной причиной. Все дело было в Арлетт. Лишь много времени спустя я понял, что она не собиралась меня отпускать. Когда бы я ни попытался освободиться, у нее нашелся бы новый трюк, новая отговорка, новая причина, по которой я не должен ее бросать. Нет, она не любила меня, во всяком случае, не так, как ты. Просто Арлетт не хотела уступать меня другой женщине, терять свой статус. Назови это эгоизмом, собственническим инстинктом — как угодно, сути это не меняет. По большому счету, на ее желание обладать мною, пусть даже чисто формально, можно было не обращать внимания, но ты, к сожалению, не могла так поступить. И это твое упрямство, твой каприз, твоя придать, как я тогда это называл, бесили меня чуть ли не Дольше всего. Я не понимал, почему ты так стремишься узаконить наши отношения. Увы, далеко не сразу я попил причину — ты не француженка. Большинство моих соотечественниц на твоем месте легко примирились бы с подобным положением вещей. В нашей стране
— Что же стало последней каплей? — тихо спросили Кэрол.
— Не знаю. Может быть, еще одна моя ложь, еще одна отсрочка. Однажды утром ты просто начала укладывать вещи. Я так и не развелся с Арлетт, больше не обращался к адвокатам, к тому же мне предстоял новый срок в Кабинете министров. Я пытался все объясню но ты не стала меня слушать. Меньше чем через неделю ты уехала в Штаты вместе с детьми, даже не дождавшись, пока закончится учебный год в школе у Энтони Я сам отвез вас в аэропорт и посадил в самолет. У трапа — дети были уже в самолете — мы оба заплакали, и ты сказала, чтобы я позвонил тебе, если я разведусь. Но я так и не развелся. И продолжал работать в правительстве. Я был нужен своей стране и — в какой-то степени — Арлетт. Она не любила меня, но за тридцать лет мы слишком привыкли друг к другу, можно-сказать — срослись, как порой соединяются стволами два дерева, растущие слишком близко, и мне казалось, что с моей стороны будет жестоко бросить ее.
Я звонил тебе в Лос-Анджелес, звонил несколько раз, но мне нечего было тебе сообщить, нечем обрадовать, и в конце концов ты не стала отвечать на мои звонки. Потом я узнал, что ты продала наш дом, и сразу отправился на рю Жакоб, чтобы взглянуть на то место, где я был так счастлив с тобой, но с половины пути повернул обратно. Мне казалось, если я увижу его снова, мое сердце просто разорвется от боли.
— В тот день… ну, когда произошел взрыв, я была гам, — сказала Кэрол. — Я как раз возвращалась в отель, когда все произошло.
Мэтью внимательно посмотрел на Кэрол. Старый особняк почти в самом центре Парижа значил для них обоих слишком много. Он был их укромным убежищем, их тихой гаванью и любовным гнездышком, где они любили друг друга и где зачали своего ребенка. И сейчас, когда Кэрол все вспомнила, она не могла не спросить себя, как повернулась бы ее жизнь, если бы она тогда не упала со стремянки, а Мэтью — нашел в себе силы развестись с женой. Впрочем, ей тут же пришло в голову, что — как он и говорил — этого, скорее всего, никогда бы не произошло. Мэтью был француз, а французы-мужчины всегда считали совершенно естественным делом иметь любовниц и незаконнорожденных детей. Насколько Кэрол знала, эта традиция насчитывала уже несколько веков, и даже сейчас положение изменилось мало. Подобное поведение по- прежнему считается во Франции почти что нормой, но для нее такой образ жизни был неприемлем. Несмотря на свою мировую славу, в душе Кэрол оставалась простой девчонкой из американской глубинки, и впитанные с молоком матери моральные устои не позволяли ей жить с мужем другой женщины. Об этом она много раз говорила Мэтью, но он, к несчастью, не придавал большого значения ее доводам. Да и самой Кэрол казалось тогда, что все как-нибудь образуется.
— Мне кажется, нам вообще не следовало сходиться, — сказала она.
— У нас не было выбора, мы так любили друг друга! — ответил Мэтью.
— Это не так! — Кэрол слегка повысила голос. Просто мы с тобой не сумели сделать правильный вы бор. Вместо этого мы наделали ошибок и заплатили: л них слишком дорогую цену. Я, во всяком случае, они долго не могла тебя забыть. К счастью, я встретила человека, который стал моим последним мужем. Только тогда мысли о тебе отступили на второй план.
— О том, что ты вышла замуж, я узнал из газет. Кажется, это было лет десять назад, — проговорил Мэн и Кэрол кивком подтвердила его слова. — Я был очень рад за тебя и… ужасно ревновал, — добавил он с усмешкой. — Твоему мужу чертовски повезло.
— Я бы так не сказала. Два года назад он умер от рака. Он был замечательным человеком.
— Так вот почему Джейсон здесь! А я-то гадал…
— Он бы все равно приехал. Джейсон тоже очень хороший человек. — Кэрол не дала Мэтью договори п.
— Восемнадцать лет назад ты так не считала, — произнес Мэтью с раздражением, которое, впрочем, было легко объяснимо. Сам он не был уверен, что даже сейчас Кэрол могла бы сказать что-то подобное о нем. Перед самым разрывом она уж точно не считала его хорошим. Напротив, Кэрол без обиняков заявила ему, что он лгал ей и что поступать так может только человек без чести и без совести. Эти слова ранили
