– Вот же холера… – промямлил, выбираясь из ступора, Степан. – Ну и влипли мы с тобой, Михаил Андреевич. Жили себе на болоте, никого не трогали… – Он чуть не заплакал – вспомнил о несостоявшемся свидании с берегиней…
Ускоренным маршем мы двигались в южном направлении. Лес в этой части урочища был вполне проходимым и состоял из массивных сосен и кустового орешника, отказавшегося в этот год плодоносить. Землю устилала папоротниковая многоножка, торчали стебли колючего плауна. Пару сотен метров мы практически бежали, рискуя остаться без ног, а когда убедились, что погони нет и не предвидится, пошли пешком. Степан тут же принялся сбивать палкой ажурные плосковетки папоротника.
– Поуважительнее, – проворчал я, – этой хрени четыреста миллионов лет.
– Пулемет, зараза, заклинило, – ругнулась Виола, остановилась и принялась безуспешно рвать застрявший затвор. Открыла магазинную коробку, угрюмо уставилась на иссякающий боезапас.
– Выбрось свою митральезу, – посоветовал я. – Свою работу она уже сделала. В лесу ты с этой штуковиной все равно не развернешься.
– Увы, дядя, ты прав… – Она уставилась на пулемет трагическим взором, как будто расставалась с собственным ребенком, перехватила его за ствол, размахнулась и забросила в кустарник.
– И не называй меня дядей, – сварливо бросил я. – Какой я тебе, на фиг, дядя?
– Михаил Андреевич – мужчина в полном расцвете сил, – поддакнул коротышка. – Молодой, красивый. Правда, на каждую бабу не бросается, он в этом деле очень разборчив и придирчив.
– Да вижу я, что он мужик нормальный, – отмахнулась Виола, проигнорировав вторую часть «послания». – Это я так, по привычке. Вчера он был старым, страшным – меня тошнило, когда я на него смотрела.
– Только не называй его Луговым, – посоветовал Степан. – Так его называла одна женщина, и он не позволит первой встречной порочить ее светлый образ. Компренде?
– О, у нашего друга тяжелая личная драма? – гаденько захихикала Виола. – Большая непорочная лав стори, вся фигня… А где теперь его любовь? Ушла, забрав чемоданы, умерла? Ах, какая жалость…
– Его любовь растворилась в параллельном пространственном измерении, – доступно объяснил коротышка. – Так уж вышло. Ты должна знать, что здесь это в порядке вещей. А не знаешь – и хрен с тобой. Врата в непознанные миры, пространственно-временной консилиум…
– Континуум, – поправил я. – Через две «у», как бы странно ни звучало. Вы говорите обо мне так, коллеги, словно я уже умер или уехал в эмиграцию. Может, лучше о насущном? Что это было… двадцать минут назад?
– Такой всегда неожиданный русский народ, – нашелся Степан.
– Ты свалился с другой планеты, – убежденно заявила Виола, передернув затвор «Кедра» и устремив взор на заросшую орешником лощину. – Хотя что с вас взять… Вы жили в таком захолустье, где ужасы последнего времени воспринимаются не очень чувствительно. Труднодоступная область. Территория, куда упали мы с Любомиром, отгорожена с юга Каскадными горами, через которые практически невозможно перебраться без альпинистского снаряжения; а с запада – болотами. Отдельные личности просачиваются, но это, как правило, не те, что сеют хаос и разрушения. В Каратае полная анархия, жратвы нет, народ дичает, если хочешь выжить, то должен прибиться к банде, научиться грабить, убивать и тому подобным милым вещам…
– А деревня, которую мы видели?
– Вот уж не знаю… Подозреваю, это не деревня, а крепость. Через несколько часов она появится у нас на пути. Если ничего, конечно, не случится…
– Как через несколько часов? – опешил карлик. – Она же рядом была…
– Не верь глазам, мелкий. С высоты оно, может, и рядом, но пахать мы до нее будем, пока окончательно не озвереем.
– А твой пресловутый «кибуц» в Грозовой долине? – упорствовал я. – Такое же вранье, как полный бак горючего?
– Отнюдь, – мотнула головой Виола. – Большая коммуна в Грозовой долине действительно есть. К банде Любомира прибились несколько ее бывших членов. Их выгнали за поведение – ну не умели эти парни и девчата существовать в коллективе добропорядочных людей. В коммуне строго, но безопасно. Сам себя охраняешь, сам выращиваешь жрачку, у них даже коровы есть… Но должен смириться с тамошними правилами, иначе долго не задержишься…
– Ты уверена, что хочешь смириться с правилами и жить в добропорядочном коллективе?
Вопрос был болезненный, Виола принялась вздыхать. Ответить не успела, потому что совершавший «фланговые маневры» коротышка внезапно взвизгнул от страха, прибежал, спрятался за моей спиной и начал путано мотивировать свой поступок тем, что терпеть не может покойников.
В ажурном папоротнике мы наткнулись на освещенный солнцем скелет. Тщательно осмотрели близлежащие заросли (я на всякий случай приготовил гранату) и приступили к изучению останков. Степан скулил, что его, как любого нормального человека, привлек блестящий в траве предмет, он и сунулся… Череп блестел, как улыбка идиота. Он лежал в траве, опираясь на шейный позвонок, и разглядывал нас с таким же интересом, с каким разглядывали мы его. Скелет валялся рядом, частично «разобранный». Судя по размерам, он принадлежал мужчине крепкого сложения и высокого роста. Ни одежды, ни остатков плоти – только отполированный, обглоданный до блеска скелет. На сколотых позвонках остались вмятины от зубов. Кто-то сильно проголодался – спинной мозг высасывал.
– Еще кого-то вытеснили из его экологической ниши, – равнодушно пробормотала Виола.
Коротышка сунулся в древовидный папоротник и, охнув, побежал обратно. Такая же находка. Поменьше габаритами – возможно, женский. Тонкая черная змея, покрытая малиновыми пятнышками, выползала из пустой глазницы. Свернулась кольцом в траве, уставилась на нас бусинками глаз.
– Вещий Олег… – бормотал коротышка. – Поэзия в чистом виде…
Виола, прочитавшая в детстве несколько книг, принялась объяснять коротышке, что у классика змея обосновалась в черепе лошади, а человеческий череп здесь абсолютно ни при чем. Чуть поодаль мы обнаружили кости животного. Скелет существа распался на составляющие, а массивный угловатый череп мог принадлежать кому угодно – лошади-мутанту, слегка «видоизмененному» медведю. Мы решили не увлекаться экскурсией по кладбищу и пошли дальше. Но не тут-то было! Дно оврага, который мы собрались с ходу форсировать, было заваленно костями! Пройти без остановки оказалось невозможно. Мы встали как вкопанные, тупо смотрели на это печальное зрелище. Здесь погибло десятка полтора людей. Женщины, дети, взрослые мужики. Возможно, их просто загнали в овраг и безжалостно расстреляли…
– Что же тут творилось-то, господи? – бормотал коротышка, приглаживая встающие от ужаса волосинки.
– Пали смертью, – без особых эмоций пояснила Виола. И несколько цинично пошутила: – Штирлиц не любил массовых расстрелов, но отказаться было неудобно… Хочу предупредить, если мы будем сокрушаться над каждым трупом, то далеко не уйдем. Они повсюду, и что теперь? Закрыли глаза, восстановили дыхание, двинулись дальше…
Этому лесу не было края. Наше счастье, что он был проходимым. «Временные» затруднения представлял лишь рослый папоротник – порой его высота достигала нашего роста, листья превышали размах рук, а кромки плосковеток напоминали зазубренные лезвия. В низине сосняк сгустился, кроны сомкнулись, повеяло прохладой. Мы двигались, выставив автоматы, работали по секторам, а коротышка подпрыгивал между нами и жаловался, что ему «как-то не по себе», отвык он уже от приключений со смертельным исходом. Чу! Треснула ветка у кого-то под ногами. Я сел на колено, водрузил короткий ствол на кустистый лозняк, сползающий в лощину. Будь я проклят, если там кто-то не затаился!
– Не стреляй, – шепнула Виола. – Незачем будить лихо без веской причины…
– Это точно, – поддакивал за спиной коротышка. – Сам учил меня на охоте: не убивай то, что не будешь есть…
– Пошли, – заторопила Виола. – Много тут интересующейся публики…
Субъекты, встреченные на пути, имели исключительно материальную природу. Две фигуры в жалких лохмотьях выскочили из кустов и быстро скрылись в чаще. «Беженцы», – хмыкнула Виола и толкнула меня, чтобы не стоял. Мы бежали не чуя ног. У «беженцев», облюбовавших уголок дикой природы, за год опасной
