Амнезиаскоп

свою задницу, после того, как я вытащил тебя из воды, когда тебя чуть не смыло по бульвару Сансет.

– Я уже сказала «спасибо», – пробормотала она раздраженно, хотя ничего подобного она не говорила.

Она встала из-за стола и замерла посреди кухни.

– Мне некуда идти, – сказала она изменившимся голосом, как будто снова могла сбрендить, как тогда, когда только что сюда попала. – Я остаюсь у мужчин, пока не надоем им, и тогда они дают мне денег, чтобы я могла снять комнату где-нибудь, в мотеле, что ли, если мне сразу же не попадется новый клиент. Мне нет смысла снимать себе квартиру, потому что я бы там все равно не ночевала.

Я не хотел, чтобы она снова начала сходить с ума.

– Прекрасно.

– У меня нет денег – я два дня, что сидела здесь, не работала.

– Ах, как жаль, что ты не смогла поработать.

– Если ты мне дашь денег за два дня работы, может, я бы ушла.

– Сколько?

– Пятьсот баксов.

– Чего?

– Ну ладно, ладно, – сказала она. – Я не виновата, что ты за эти деньги не хочешь меня трахать.

– Я думал, тебя надо трахать за спасение твоей жизни и за то, что я разрешил тебе здесь пожить.

Она опустила глаза и стала теребить кончики волос.

– Ну да, – сказала она тихим голосом. Она подняла взор и безрадостно уставилась в окно. – Я не могу пока уйти.

– А когда сможешь? – огрызнулся я.

– Когда прекратится дождь! – взвыла она.

И стало ясно – она была в заложниках у дождя, а я – у нее. Я дал ей постоять и пореветь на кухне добрых полминуты, прежде чем встал из-за стола и протянул ей салфетку, чтобы вытереть лицо. Поговорим об этом завтра, сказал я ей так мягко, как только мог. Я все думал, может, дождь прекратится, и она захочет уйти. Когда она направилась в спальню и я снова разложил простыни и одеяла на полу в главной комнате, она взглянула на них в последний раз, прежде чем исчезнуть, и сказала:

– Я не виновата, что ты спишь на полу.

На следующий день дождь лил сильней, чем прежде. Однако Принцесса уже не очень обращала внимание на дождь. Она больше не смотрела на него с тем же ужасом в широко раскрытых глазах. Равнодушно перелистывая один журнал за другим, она, казалось, почти забыла про дождь, и я понял: она довольно твердо уверена в том, что уютное пребывание под моей крышей выдастся затяжным, и дождь успел ей наскучить. День шел; она спала, ела, читала журналы, принимала ванну, еще читала журналы, еще спала. Она причесывалась, красила ногти, разлегшись в моем большом черном кресле, снова и снова крутила ручку настройки радиоприемника с одного конца диапазона до другого, выбирая какую-нибудь станцию, которая ей нравилась, что никогда не длилось более пяти минут. Вскоре она, казалось, совершенно приспособилась ко всей этой ситуации, и чем больше она себя чувствовала как дома, тем ниже соскальзывал с нее мой серый халат, пока, к концу второго дня, она не стала расхаживать и вовсе без одежды.

Между тем по телефону было слышно, что Вив становится все хуже. Ее желудок был в огне, в то время как врачи бомбардировали ее направлениями на анализы и ничего не находили.

– Вив больна, – сказал я Вентуре, вернувшись под его капающий свод.

– Она умирает, – ответил он, не глядя на меня. – Я умираю, ты умираешь.

Он сидел за своим столом и сосредоточенно сортировал старые бумаги и письма; он даже снял шляпу и сапоги и завершал свои последние дела в носках. Стол, где обычно высились горы книг и статей, теперь был, наряду с бумагами и письмами, завален латуком, морковкой, помидорами и обезжиренными заправками для салата, и вдобавок там лежал французский батон из булочной по соседству. Посреди этого силоса находился какой-то очень официально выглядящий документ – оказывается, Вентура уже начал писать завещание.

– Мне что-нибудь оставишь? – спросил я.

– А зачем мне тебе что-то оставлять? – ответил он. – Ты – человек, который от всего избавляется. К тому времени, когда ты умрешь, у тебя ничего не останется, чтобы кому-то оставить. Ты уже решил, что никому ни долбаной пылинки не оставишь.

– Ну хотя бы пару твоих фильмов. Истеричных. «Обнаженную шпору». «Странную любовь Марты Иверс».

Тут он поднял глаза.

– Это все, что тебе нужно? – сказал он в негодовании. – Из всего этого, – он величественно обвел рукой беспорядок, царящий в квартире, – тебе нужны «Обнаженная шпора» и «Странная любовь Марты Иверс»?

– У меня проблемы. Кроме того факта, конечно же, что я умираю.

– Ты не понимаешь, – сказал Вентура, тыкая в меня пальцем. – Очевидно, до тебя до сих пор не дошло. Кроме того факта, что ты умираешь, у тебя нет никаких проблем.

– Ты будешь меня слушать или нет?

– Ах, ну почему же нет. Давай послушаем.