жесткое, но таким, наверное, и должен был быть «хозяин Уолл-стрит», как часто называли Уорда газеты. К тому же Сэм был им совершенно очарован и ничуть не стеснялся «дяди Пола», к которому он, забывшись, уже несколько раз обращался на «ты». Пол со своей стороны старался сделать все, чтобы мальчик чувствовал себя на яхте как дома, и Глэдис была тронута этим до глубины души. Одна только эта черточка многое говорила о характере Пола Уорда, и, болтая с ним о всякой чепухе, Глэдис поинтересовалась, есть ли дети у него самого. Она была уверена, что есть. Человек, сумевший так быстро подружиться с девятилетним мальчиком, просто не мог быть бездетным эгоистом.
Пол улыбнулся и кивнул. — Да, у меня есть сын от первого брака, — сказал он, — только он терпеть не может лодки, яхты, катера и все, что плавает по воде. Он бы скорее согласился сесть на электрический стул, чем подняться на палубу моей «Морской звезды». Сейчас Шон уже взрослый, у него двое своих детей, но и они, к сожалению, тоже не любят море. Что касается моей второй жены, то она, как вы наверняка уже знаете, относится к плаванию под парусами ненамного лучше Шона. Впрочем, «Морскую звезду» она любит, но только когда та стоит на якоре. К сожалению, у нас с Сединой нет детей, так что ваш Сэм может оказаться единственным объектом моего педагогического рвения. Надеюсь, я не успею надоесть ему своими советами.
Он взял с серебряного подноса предложенный стюардессой бокал шампанского и вдруг заметил фотоаппарат Глэдис.
— Я вижу, даже на отдыхе вы не расстаетесь с камерой, — заметил он. — Дик говорил мне, что вы замечательный фотограф.
— Боюсь, как фотограф я уже давно дисквалифицировалась, — честно ответила Глэдис. — Вот уже много лет я не занимаюсь профессиональной фотожурналистикой. Я снимаю только собственных детей. Пол кивнул.
— Дик предупредил меня, что вы очень скромны и что я не должен верить ни одному вашему слову, когда вы говорите о себе и о своем таланте. Насколько я знаю, вашими излюбленными съемочными площадками были зоны боевых действий и катастроф, не так ли?
Это весьма вольное переложение ее биографии заставило Глэдис рассмеяться, хотя доля истины в том, что рассказал Полу Дик, несомненно, была. В молодости она действительно выполняла довольно опасные задания и побывала в таких местах, добровольно отправиться в которые нормальному человеку вряд ли пришло бы в голову.
— Мне это знакомо, — продолжал между тем Пол. — Правда, я никогда не увлекался фотографией, но в молодости был военным летчиком, а потом — до того, как женился во второй раз, — занимался доставкой гуманитарных грузов в самые отдаленные уголки земного шара. Думаю, мы с вами бывали в одних и тех же местах…
Он говорил об этом без малейшей бравады, и Глэдис подумала, как было бы интересно заснять на пленку хотя бы часть его приключений.
— И вы до сих пор занимаетесь подобными вещами? — спросила она. Разумеется, она понимала, что миллионер и финансист вряд ли продолжает лично летать в районы бедствий, чтобы доставить нуждающимся воду, продовольствие или теплые вещи, но бог его знает. Перед ней был человек многогранный, полный внутренних контрастов и, несомненно, обладающий беспокойным, сильным характером. Вряд ли, размышляла она, жизнь в окружении роскоши и комфорта способна была полностью удовлетворить его, хотя своего богатства Пол ничуть не стыдился. Его яхта была наглядным тому примером. Кроме того, Глэдис слышала о громких победах Пола Уорда на Уолл-стрит, где он стал живой легендой. Это тоже требовало ума, собранности и характера.
— Я бросил летать несколько лет назад, — ответил Пол спокойно. — Селине казалось, что это слишком опасно. Однажды она даже заявила, что у нее нет особенно сильного желания остаться вдовой.
— С ее стороны это… разумно, — промолвила Глэдис, чтобы что-нибудь сказать. Она просто не знала, как бы сама повела себя на месте Селины Смит.
— За все время мы не потеряли ни одного пилота, ни одной машины, — доверительно сообщил ей Пол. — Но я не хотел расстраивать ее. Впрочем, хотя сам больше не летаю, я продолжаю финансировать мою Ассоциацию бывших военных летчиков. Только в последние годы мы совершили несколько рейсов в Боснию, доставляя медикаменты, детское питание и другие гуманитарные грузы. И, разумеется, мои люди работали в Руанде…
Пол произвел на Глэдис сильное впечатление. Ей захотелось немедленно сфотографировать его, но она не решилась.
Потом Пол разговаривал и с другими гостями. Полчаса спустя он пригласил всех в столовую. Здесь явно соблюдались правила этикета. Посуда была из тонкого фарфора, бокалы — из хрусталя, белоснежные полотняные скатерти были накрахмалены и покрыты искусной ручной вышивкой. Глэдис подумала, что Пол содержит яхту в безупречном порядке. Словно роскошный отель или, точнее, дом, в котором всем гостям должно быть хорошо и уютно. Очевидно, Пол Уорд был не только отличным моряком, но и гостеприимным хозяином.
За ленчем Глэдис неожиданно для себя оказалась по правую руку от Пола, и это почетное место ей очень польстило. Кроме того, сидя рядом, они могли беспрепятственно разговаривать. Казалось, нет такой вещи, о которой Пол не знал бы или не имел своего мнения. Даже в искусстве он разбирался почти профессионально, хотя в ответ на прямой вопрос Глэдис Пол признал, что его страстью является политика. Он просто поразил Глэдис нестандартностью подхода к общеизвестным вопросам. Именно таким и должен был быть человек, сумевший столь многого добиться в жизни. Но в нем угадывались мудрость и доброта, не лишен он был и чувства юмора, причем смеялся больше над собой, чем над другими, и это не могло не понравиться Глэдис, как любому нормальному человеку.
Но в конце концов разговор всегда возвращался к парусам, яхтам и морским просторам.
Очевидно, это давало ему силы, чтобы преуспеть на всех остальных поприщах.
Тут, ненадолго отвлекшись от разговора, Глэдис перехватила улыбку Сэма, болтавшего с Диком Паркером. Эта улыбка сказала ей очень многое. Всего за каких-нибудь пару часов Пол Уорд стал кумиром ее сына, затмив в какой-то степени и отца, и даже ее самое.
— Мне очень понравился твой сын, — сказал Пол, когда после обеда они пили кофе из чашек тончайшего лиможского фарфора (за обедом они все-таки перешли на «ты», хотя Глэдис это далось нелегко). — Седина никогда не хотела детей. Она чрезвычайно предана своей писательской карьере и боится, что дети помешают ей добиться успеха.
Он сказал это совершенно спокойно, не сделав никаких замечаний по поводу того, как он сам относится к подобному решению. Глэдис подумала, что для него, возможно, это не имело большого значения. У него-то уже был сын. Но как в свете всего вышесказанного будет выглядеть в глазах Пола она сама, пожертвовавшая карьерой ради детей?
— Седина никогда не жалела о своем решении, — продолжал тем временем Пол. — По крайней мере, мне так кажется. И, честно говоря, — добавил он доверительно, — я не думаю, что Селина сумела бы обращаться с детьми как должно. У нее непростой характер, к тому же она действительно очень занята.
В его последних словах слышалось чуть ли не сожаление, и Глэдис захотелось спросить у него, что, собственно, значит «непростой характер», но она не осмелилась. У нее было такое чувство, что Пол счастлив с Сединой, и подобный вопрос был бы просто бестактным.
После кофе и десерта разговор продолжался уже на палубе. Пол и Глэдис сели рядом в глубокие кресла и заговорили о путешествиях.
— Каждый раз я как будто открываю новую землю, — признался он. — Вот почему мне понадобилась яхта, способная добраться до любого самого далекого острова в самом далеком океане. К сожалению, сейчас у меня слишком мало свободного времени. Я, наверное, уже раз сто собирался уйти в отставку, но Селина пока не собирается бросать свою карьеру. А без нее мне свободное время ни к чему… — Он печально улыбнулся. — У меня такое ощущение, что, когда Селина отложит перо, я буду уже глубоким стариком и меня будут возить в инвалидном кресле.
— Надеюсь, что нет, — вежливо заметила Глэдис.
— Я тоже, — твердо ответил он и посмотрел на нее. — А ты? Ты собираешься вернуться к своей работе или все еще слишком занята с детьми? У тебя ведь их, кажется, четверо? И Сэм — самый младший?
