работала редактором крупного журнала. Такая работа требует много времени, и я, наверное, немного ревновал Мэри Энн к ее редакторскому месту. Когда я закончил колледж и получил перспективное место, Мэри Энн забеременела. Я настоял на том, что она должна оставить работу. В те времена многие мужчины поступали подобным образом, но Мэри… Мири возненавидела меня за это и так никогда и не простила. Она обвиняла меня в том, что я погубил ее карьеру и обрек на никчемную, пустую жизнь. Впрочем, Мэри Энн никогда не смогла бы стать хорошей матерью просто по складу характера, но меня это, разумеется, не извиняет. Как бы там ни было, дети ей были не нужны, а потом и я тоже стал не нужен. Наш брак рассыпался, и Мэри Энн вернулась на работу. Сейчас она — старший редактор «Вог» и по-прежнему ненавидит меня… — Он перевел дух. — Вот откуда я знаю, как опасно пытаться подрезать женщине крылья. Подобная хирургическая операция слишком часто приводит к трагическим последствиям. И именно поэтому я стараюсь не вмешиваться в то, чем занимается Седина. Я не стал настаивать, когда она сказала, что не хочет иметь детей. Теперь-то я понимаю: нам с Мэри Энн тоже не стоило заводить ребенка. Она быстро вернулась на работу, и с тех пор моего сына Шона воспитывали гувернантки. В десять лет он оказался в пансионе, а в тринадцать… В тринадцать мы с ним остались вдвоем. До сих пор Шон не очень близок со своей матерью, так что в этом отношении ты поступила правильно. По крайней мере твои дети не чувствуют себя сиротами при живой матери.
Он сказал это очень уверенно, ибо ему достаточно было пообщаться с Сэмом, чтобы понять, какая Глэдис мать.
— Не стоит принуждать людей к тому, что не является для них естественным, — сказал он. — Хотя бы потому, что из этого все равно ничего не выйдет. Странно, что твой муж этого не понимает.
— Пока мои дети были маленькими, я даже получала удовольствие, ухаживая за ними, — задумчиво сказала Глэдис. — Мне нравится моя семья, и мне нравится быть матерью. И хотя дети уже совсем большие, мне не хотелось бы их бросать даже ради карьеры. Я не могу оставить их на попечении гувернанток, чтобы, как прежде, носиться по всему миру как угорелая. Но, мне кажется, никому не повредит, если раза два в год я буду уезжать на неделю или две. Я могла бы делать небольшие репортажи на местном материале. Это занимает еще меньше времени. Главное, что, работая хотя бы время от времени, я не чувствовала бы себя никем. — Она улыбнулась. — Нет, я, конечно, мать четверых детей. Просто никому нет дела до того, от чего я ради этого отказалась. В первую очередь — моему мужу. Он не хочет понимать, что за жертвуя принесла. Для него мое увлечение фотожурналистикой — это даже меньше, чем хобби. Дуг считает, что до того, как мы поженились, я просто приятно проводила время, путешествуя по разным странам и щелкая камерой.
— Дик Паркер говорил, что за свои фотографии ты получила целую кучу престижных премий.
— Четыре или пять, — призналась Глэдис. — Но дело не в них. Просто внезапно я поняла, как много для меня значит фотография. А Дуг и слышать не хочет о моем возвращении в профессиональную фотожурналистику.
— И что ты собираешься делать дальше? Послушаешься мужа или устроишь скандал? — Селина, не колеблясь ни минуты, выбрала бы второе, но Глэдис была совсем другим человеком, и Пол ясно видел это.
— Не знаю. — Глэдис пожала плечами и бросила быстрый взгляд на Сэма. Он все еще стоял на мостике рядом с капитаном и глядел вдаль в настоящий морской бинокль. — Я еще не успела принять решение. Начались каникулы, и мне пришлось поехать с детьми сюда. Последнее, что сказал мне Дуг, это чтобы я позвонила моему агенту и отказалась от сотрудничества.
— Не делай этого, — решительно сказал Пол. Он знал Глэдис еще недостаточно хорошо, но отлично чувствовал: если она послушается мужа и уступит, какая-то часть ее личности будет потеряна навсегда. Он сразу понял: фотография была для Глэдис одной из форм самовыражения, языком, с помощью которого она общалась с миром и утверждала в нем свое "я". Отказаться от фотографии было бы для нее все равно что перестать дышать.
— Кстати, где сейчас твой муж? — неожиданно спросил Пол.
— Дома. В Уэстпорте.
— А он знает, как сильно тебя расстроили его слова?
— Вряд ли. Мне кажется, он не вполне отдает себе отчет в том, что происходит.
— Да-а… — протянул Пол. — Моя бывшая жена три года исподтишка вымещала на мне свою досаду, а я имел глупость этого не замечать. Однажды ей это надоело, и она в лицо высказала мне все, что думает. И опять я ошибся, думая, что это просто начало нового, не очень счастливого периода в нашей жизни. На самом деле это был конец — конец нашего брака и наших отношений. Я и опомниться не успел, как мне пришло уведомление от ее адвоката.
— Не думаю, чтобы я была способна на такое, — задумчиво сказала Глэдис, — но я действительно теперь на многое смотрю по-другому. Моя жизнь разваливается буквально у меня на глазах. Можно ли здесь что-то спасти? Нельзя? Я просто не знаю. Что мне говорить, что думать, во что верить? Я не знаю, кто мне Дуг… и кто я ему. Два месяца назад я была счастливой и всем довольной. А сегодня… сегодня я все чаще запираюсь в своей лаборатории и плачу. Кстати, — неожиданно спохватилась она, — я ведь кое-что принесла.
Конверт с фотографиями лежал на кресле рядом с ней, и она, мило краснея, протянула его Полу.
— Это вчерашние снимки. Кое-что вышло удачно.
Пол достал фотографии из конверта и внимательно просмотрел их одну за одной. Некоторые из них, где был изображен он сам, ему польстили, фотографии Сэма заставили улыбнуться. Сразу было ясно, что Глэдис мастер своего дела. Она снимала с большого расстояния и практически без всякой подготовки, а вышло просто великолепно. За годы вынужденного бездействия она не погубила свой талант.
— Отличные фото, Глэдис, — сказал Пол, убирая снимки в конверт. Он хотел вернуть их, но Глэдис сказала, что он может оставить их себе. В конце концов, у нее были пленки.
— У тебя настоящий талант, — покачал головой Пол, вертя конверт в руках. — Таким талантом нельзя бросаться.
Глэдис неловко усмехнулась.
— Ты, наверное, думаешь, что я — сумасшедшая. После всей той чепухи, что я тебе наговорила…
— Это не чепуха, — перебил он. — Ты мне доверяешь — и правильно делаешь. Можешь не сомневаться — я никому не скажу о нашем разговоре.
— Я понимаю, и все равно… Все равно я чувствую себя немножечко глупо. Но ты прав — мне показалось, что с тобой можно говорить откровенно, и я… я хотела знать, что ты скажешь.
— Ну, полагаться на мое мнение не очень-то стоит — в свое время я наделал немало ошибок, — ответил он, но Глэдис знала, что это не совсем так. Быть может, когда-то Пол был другим, но его нынешний брак с Сединой представлялся ей достаточно прочным и, как ни странно, счастливым.
Пол как будто подслушал ее мысли.
— Сейчас я счастлив, — сказал он. — Селина — исключительная женщина. Она не любит пустой болтовни, и за это я ее уважаю. Быть может, и тебе следует поступить подобным образом. Прямо скажи мужу, чего ты хочешь. Ему будет полезно это послушать.
— Но я не уверена, что он вообще станет меня слушать. Я ведь уже пыталась, но он просто отмахнулся от меня. Дуг порой ведет себя так, словно семнадцать лет назад я нанялась к нему на работу. Но главная проблема даже не в этом… — добавила она, поднимая на него глаза, которые неожиданно наполнились слезами. — Главная проблема в том, что я не знаю, любит ли он меня.
— Я думаю, что да, просто он слишком глуп, чтобы понимать это. Но если он тебя не любит, ты должна знать это, как бы больно тебе ни было. В таких вещах просто нельзя обманывать себя. Ты еще молода и очень красива, чтобы жертвовать своей жизнью ради человека, который тебя не любит. Думаю, в глубине душе ты это понимаешь, и от этого тебе сейчас так тяжело.
Глэдис кивнула, а он взял ее за руку и долго удерживал ее пальцы в своих.
— Это слишком большая жертва, Глэдис, — повторил он негромко. — И я уверен, что ты не заслужила подобной участи.
— Но что же мне делать? Уйти от него? — спросила Глэдис. — И что? Мне придется работать с утра до вечера, и я все равно не смогу быть с детьми.
— Будем надеяться, что тебе придется работать, только когда ты сама этого захочешь, и выполнять
