никто, за исключением Памелы, ни о чем ее не спрашивал, полагая, что и без того возвращение к жизни было для Элис делом нелегким и долгим. Четыре месяца, прошедшие после смерти Джонни, были для нее очень тяжелыми.
Элис отнесли на носилках в «Скорую». Джим сел рядом, и машина отъехала. Он был так потрясен случившимся, что не сказал ни слова ободрения дочери, которая осталась сидеть на родительской кровати. Там ее и нашла Памела, которая, как и обещала, приехала довольно быстро. При виде Шарли сердце ее сжалось, и она крепко прижала девочку к себе, шепча слова утешения. Когда Шарлотта пришла в себя настолько, что ее уже можно было оставить одну, Памела пошла к Бобби, но мальчик по-прежнему крепко спал. Ее задача, таким образом, сильно упрощалась. Спустившись в кухню, Памела приготовила завтрак, потом убралась в коридоре и в спальне. Довольно долго они с Шарли сидели за столом, разговаривая о том, какой печальной и пустой стала жизнь без Джонни и как сильно смерть старшего сына изменила жизнь Элис и Джима. Памеле очень хотелось как-то подбодрить девочку, но она не стала лгать. Тщательно подбирая слова, она постаралась объяснить Шарли, что, хотя их жизнь уже никогда не будет такой, как прежде, это вовсе не означает, что отныне все и всегда будет плохо, и что настанет день, когда все они сумеют в той или иной степени преодолеть свое горе. И тогда, сказала Памела, они снова станут единым целым, семьей, все члены которой будут заботиться и любить друг друга еще крепче, чем раньше. Сейчас, добавила она, все они — и в первую очередь Элис — слишком измучены, их чувства парализованы болью, но так будет не всегда. Наступит время, когда все придет в норму.
Потом Шарли ушла в школу, а Памела позвонила в больницу и попросила дежурную сестру разыскать Джима. Он сообщил, что предварительный диагноз — обострение язвенной болезни — подтвердился. Элис дали успокоительное, сделали переливание крови и ввели через капельницы сильнодействующие лекарства, однако о возвращении домой не могло быть и речи. Элис, правда, пришла в себя, но сейчас она снова была словно в забытьи, и при ней постоянно дежурила сестра из отделения интенсивной терапии. Врачи проверяли ее состояние каждые полчаса, а ему велели ждать в коридоре. Только недавно Джиму разрешили ненадолго зайти в палату, где лежала Элис, и то, как она выглядела, ему очень не понравилось.
— Значит, все-таки язва? — уточнила Памела. Она очень беспокоилась об Элис и о Джиме. Судя по голосу, он был трезв, но очень испуган.
— Да, врачи уверены в этом на сто процентов. К счастью, им удалось остановить кровотечение, но… Я слышал, как один врач сказал другому, что мы едва не опоздали. Если бы Элис доставили в больницу хотя бы на пятнадцать минут позже, она могла бы умереть.
— Слава богу, ты не стал медлить! — негромко сказала Памела. — Теперь, я уверена, все обойдется.
— Спасибо, что приехала, — устало сказал Джим. — Побудь у нас еще немного, ладно? Я позвоню, как только будут какие-нибудь новости.
— Звони! Я буду у телефона, так что Бобби ты не разбудишь. Шарли уже ушла в школу, хотя одному Богу известно, чего ей это стоило! — добавила Памела специально для него, но Джим на упоминание о детях никак не отреагировал.
— Спасибо, Пэм, — еще раз поблагодарил он и, дав отбой, направился в палату к жене. Дежурная сестра сказала, что Элис дали сильное снотворное, от которого она может проспать несколько часов, и предложила Джиму немного вздремнуть в специальной комнате для родственников. Джим с радостью принял это предложение — он не выспался и очень устал, но оставлять здесь Элис одну ему не хотелось. Улегшись на раскладушку, которую поставили для него в комнате, он тотчас заснул.
К этому времени сон Элис стал более спокойным. Боль и рези в желудке почти прекратились, а кровяное давление пришло в норму. Каждые двадцать минут дежурная сиделка проверяла по приборам ее пульс, дыхание и температуру. Похоже было, что опасность миновала.
Понемногу глубокий сон Элис наполнялся сложными видениями и образами. Она куда-то шла по тропинке, которая, петляя, уходила вглубь запущенного сада, то прекрасного, то таинственного и пугающего. В какой-то момент у нее появилось ощущение, будто рядом с ней по тропинке идет кто-то еще. Элис казалось, что это Джонни, но она не была в этом уверена, а взглянуть боялась. В конце концов, она все же осмелилась бросить взгляд в эту сторону и увидела, что это действительно ее погибший сын. В ее сне он выглядел абсолютно спокойным и даже радостным. Увидев, что она смотрит на него, Джонни улыбнулся и кивнул:
— Привет, мам.
Именно эти слова и именно этим тоном он произносил каждый вечер, когда возвращался домой, да и его улыбку Элис хорошо помнила.
Это был он — ее Джонни, она в этом не сомневалась.
— Здравствуй, Джонни, — ответила она. — Как ты поживаешь?
Конечно, спрашивать у мертвеца, как он «поживает», было, по меньшей мере, глупо, но ведь это же был сон, а во сне люди ведут себя порой совершенно непоследовательно. Кроме того, Джонни не казался ни усталым, ни печальным, и Элис от души за него порадовалась. Единственное, что пугало ее, так это то, что ее чудесный сон может прерваться.
— У меня все хорошо, мама, — серьезно ответил Джонни. — А вот ты, я вижу, совсем себя запустила. Что ты с собой сделала?
В его больших карих глазах появилось выражение беспокойства, и Элис неожиданно подумала о том, что ее сон очень похож на реальность. Впрочем, она отогнала от себя эту мысль. Джонни умер, она знала это твердо, следовательно, это мог быть только сон или бред.
Прежде чем ответить, Элис внимательно оглядела сына с головы до ног и увидела, что он одет в чистенькую голубую ковбойку, джинсы и свои любимые коричневые туфли из мягкой замши. На мгновение она удивилась, как он ухитрился забрать все это с собой, ведь похоронили его совсем в другом костюме — в его единственной черной паре и специальных ботинках, купленных в похоронном бюро, однако сейчас ей не хотелось ломать голову над этой загадкой.
— Ничего, — ответила она. — У меня все нормально, просто мне тебя очень не хватает.
При этом у нее появилось ощущение, что она не произнесла эти слова вслух, а сказала их мысленно, но Джонни все равно их услышал. Элис не знала, как такое возможно, но не стала гадать. В конце концов, во сне случаются и не такие чудеса!
— Я знаю, что ты скучаешь обо мне, мама, — ласково ответил Джонни. — Но это еще не причина, чтобы перестать следить за собой. И дело не только в твоем здоровье. Именно сейчас Шарли и Бобби нуждаются в тебе больше, чем когда бы то ни было, а если ты свалишься, им придется совсем плохо.
— Язнаю, что нужна им. Просто я не представляю, что я могу для них сделать. Ведь не могу же я вернуть им тебя!
— Это вовсе не означает, что все вы должны похоронить себя заживо, — возразил Джонни. — А сделать ты можешь очень многое. Для начала постарайся убедить отца, чтобы он хоть изредка ходил на игры, в которых участвует Шарли. Ты даже не представляешь, как это для нее важно! Да, я знаю, что она — девочка, но это ничего не меняет. Шарлотта — талантливая спортсменка, она даже лучше, чем я! У нее исключительные способности к баскетболу и бейсболу, но это не значит, что она не нуждается в одобрении и похвалах самых близких людей. Что касается Бобби… Сначала он перестал говорить, а теперь дело идет к тому, что он перестанет и слушать, что вы ему говорите, и я боюсь, что без общения — даже такого — Бобби скоро окажется полностью отрезан от окружающего мира. Это очень плохо, мама, и ты должна что-то с этим сделать.
Бобби действительно с каждым днем все больше превращался в настоящего аутиста, и Элис это тоже очень беспокоило.
— Попробуй сам поговорить с отцом, — предложила она, и Джонни улыбнулся. Она ясно видела его улыбку, хотя во сне глаза ее были закрыты, но ее это больше не удивляло. Ведь могла же она разговаривать с ним, не открывая рта и не издавая ни звука!
— Папа не сможет меня услышать, — ответил сын, и Элис кивнула. Все-таки это был ее сон, Джонни снился не мужу, а ей.
— Ты должна как можно скорее поправиться, — продолжал тем временем Джонни. — Иначе у тебя не будет сил, и ты не сумеешь ничего сделать. Ни для кого. Поправляйся, делай все, что нужно, и возвращайся
