– Ты действительно когда-нибудь устроишь прием в том доме? И мы сможем пожить там?
– Я же пообещал тебе. – Он улыбнулся и нежно погладил одну из длинных кос дочери. – И все ради того, чтобы сделать вас счастливой, принцесса, в день вашего восемнадцатилетия.
– Надеюсь, что все так и будет. – Глаза Сабрины, казалось, излучали свет.
– Тогда обещаю еще раз.
Она знала, что отец всегда выполняет свои обещания. На следующий день он ни словом не обмолвился о ее вчерашней проделке, однако поговорил со своим приятелем из банка «Невада» и поручил ему послать рабочих исправить поврежденные ставни и вновь наглухо заколотить дом. А на обратном пути в Напу Иеремия сумел выудить у дочери нужное ему обещание.
– Я не хочу, чтобы ты снова ходила туда, детка. Надеюсь, тебе это ясно?
– Да, папа. – Она была удивлена, что он так и не рассердился. – Может быть, мы когда-нибудь сходим туда вместе?
Он покачал головой:
– Мне незачем появляться в этом доме, Сабрина. Разумеется, вплоть до того дня, когда мы устроим там бал в честь твоего восемнадцатилетия. Я обещал тебе это, и ты знаешь, что я сдержу свое обещание. Только тогда мы отправимся туда вместе и проведем в Сан-Франциско всю весну, если ты, разумеется, сама этого захочешь. Но ты больше не будешь лазить через заборы, забираться в окна и рыться в старых гардеробах.
От этих слов Сабрина густо покраснела. А Иеремию в самом деле очень беспокоило жадное любопытство дочери ко всему, что имело отношение к матери, пусть даже к каким-то старым платьям. Неужели она забралась в тот дом только ради этого? Эта мысль так задела Иеремию, что его следующая фраза прозвучала довольно резко:
– Ты ведь могла упасть и пораниться, и никто бы не знал, где тебя искать! Ты совершила большую глупость. – Иеремия нахмурился и уставился в окно поезда.
До самого их приезда в Сент-Элену Сабрина не проронила ни слова.
Глава 20
– Ну, Ханна, позаботься тут обо всем, пока мы не вернемся.
Старуха, ворча и прихрамывая, спускалась по ступенькам вместе с ними. Экипаж был нагружен доверху, хотя багаж составляли одни только новые платья Сабрины. Иеремия улыбнулся старой экономке. Он хотел взять ее с собой, но та пожелала остаться дома. В свои восемьдесят три года она сама имела право решать, что делать. Она не одобряла этой поездки.
«Это всего лишь на два месяца».
Несколько лет назад Иеремия дал обещание, но он никогда не был до конца уверен в том, что Сабрина захочет, чтобы он его сдержал. И он был крайне удивлен той радости, с которой она недавно откликнулась на его слова об отъезде. Иеремия обещал дочери открыть дом Терстонов и дать в нем бал в честь ее восемнадцатилетия.
– Может быть, она все-таки похожа на свою мать, – повторял он Амелии, когда она приехала к ним в город. Однако Амелия считала, что эта идея с балом просто великолепна, и очень жалела, что не сможет присутствовать на нем. В этом году она уже дважды была там: первый раз, когда выдавала замуж свою старшую внучку за одного из Фладов, второй – чтобы побыть со своей дочерью, когда умер зять. И она не могла приехать снова, чтобы присутствовать на балу, поскольку официально ее семья все еще носила траур. Между тем Амелия дала Иеремии множество полезных советов относительно предстоящего бала. Она даже поехала вместе с ним открывать дом Терстонов и сразу заметила, как сильно он волнуется. Проникшись сочувствием к Иеремии, Амелия коснулась его руки.
– Напрасно ты устраиваешь здесь бал. Лучше бы сделать это в «Фермонте». К тому времени отель будет достроен. – Ее всегда удивляло, что он отказывался продать этот дом, причинивший ему столько страданий, и с каким-то странным упорством хранил его для Сабрины.
– Я хочу, чтобы это было здесь.
Она заметила, что Иеремия стиснул зубы. Они вместе прошлись по дому, сопровождаемые толпой недавно нанятых слуг. Ремонт требовал колоссальных усилий, но сам дом этого стоил. Настоящую жалость к Иеремии Амелия испытала тогда, когда они добрались до его прежних апартаментов. Казалось, эти покои причиняют ему слишком сильную боль. Она посоветовала Терстону переночевать в соседней комнате, и он поблагодарил ее за эту идею. Они вместе вошли в туалетную комнату Камиллы и открыли ее гардероб. Амелия хотела, чтобы он выкинул все эти вещи, однако Иеремия приказал слугам сложить их в коробки и отнести в подвал.
– Зачем ты это хранишь? Она же бросила все это, когда уходила.
Они спускались по лестнице к выходу, и было видно, что Амелия удивлена. Чтобы подготовить этот дом к балу, требовалось проделать гигантскую работу, однако сама идея такого бала восхищала Амелию.
– Когда-нибудь Сабрина захочет взглянуть на вещи своей матери, – заметил Иеремия и рассказал о том, что произошло в этом доме пять лет назад, когда его дочери было всего тринадцать. – Я понял тогда, что Сабрина, ничего не зная о матери, поневоле ощущает душевную пустоту. Эта тема была запретной, поэтому она думала, что я все еще страдаю из-за смерти Камиллы, – вздохнул он и улыбнулся Амелии.
Они знали друг друга двадцать лет, и ему всегда было приятно общаться с ней. Она была все такой же живой, энергичной, доброжелательной... Даже в свои шестьдесят Амелия оставалась красивой женщиной, и Иеремия неизменно говорил ей об этом.
– Ты чудовищный лжец, Иеремия! Но как приятно это слышать! – восклицала она со смехом, а он целовал ее.
Амелия подарила Сабрине великолепное жемчужное ожерелье и вновь извинилась за то, что не сможет побывать на ее балу.
– Нам будет очень не хватать вас, тетя Амелия, – сказала Сабрина, нежно целуя ее.
